— Помогу, — твёрдо ответил Деревцов.
— Ладно. Имею надежду.
— Какой мужик! — восхищался Деревцовым Сергей, когда они вышли. Он и на Трухина смотрел теперь по-другому. Разговор Степана Игнатьевича с Деревцовым был полон глубокого смысла, но, к сожалению, не обо всём можно писать.
Между тем Трухин обходил в Кедровке своих партизанских друзей. Это было непривычно и вызывало сначала удивление: уполномоченный райкома ходит по гостям! Но уже на третей день Трухин показал Сергею смятую бумажонку. В ней явно изменённым почерком было написано: „Убирайся отсюда, пока целый“.
— Смотри-ка, нервничают, — усмехнувшись, сказал Трухин. — Кто и когда мне её подсунул — не знаю. Только полез б карман — смотрю, бумажка.
— Вам бы поберечься надо, — посоветовал Сергей Трухину.
— Поберечься? — серьёзно переспросил Степан Игнатьевич. — А как?
— Да вот хоть бы револьвер… Как у Стукалова.
— Нет, у Стукалова револьвер для устрашения. А я никого не собираюсь пугать.
— Всё же оружие иметь не мешает, — сказал Сергей.
— Не в оружии сейчас наша сила, — ответил Трухин. — А вообще-то я подумаю.
Но, как заметил Сергей, Трухин не обратил большого внимания на подброшенную записку. В тот день они как ни в чём не бывало опять ходили в гости, сидели и беседовали с маленьким лысым мужиком, которого Трухин уважительно звал Иваном Спиридоновичем.
Сперва Иван Спиридонович принял их как будто и без особой радости.
— Ходят, ездят начальники, — ворчал он. — Бог сначала создал мужика — показалось ему мало. Сделал попа — мало. Так на же тебе и начальника!
— По-старому рассуждаешь, Иван Спиридонович, — посмеиваясь, сказал Трухин.
— По-старому или по-новому, а смотри, чего в Кедровке наделали. Тебе уж, поди, Илюшка Деревцов или Денис Толстологов довели, как все тут хлеб прятали. Ты Дениску-то спроси-ка, он ведь тоже сховал… пшеничку…
— А ты?
— Ну, я… Я весь тут, мне прятать нечего. А сосед мой — такая же голь, как я, — испугался. Говорю ему: „Чего тебе бояться, ты бедняк“. А он мне: „Боюсь, последнее отберут. Знаешь, говорит, Иван Спиридоныч, побасёнку про мышь?
— Что за побасёнку? — с любопытством спросил Сергей. — Какую?
— А вот такую, молодой товарищ. Мышь, как примечено, имеет своё понятие — запас зёрнышек на зиму собирает. Ежели у неё осенью, перед снегом, все норы разорить, она найдёт в степи какую-нибудь былку с разветвлением и на ней удавится!
— Ну, брат, ты хватил! — нахмурясь, сказал Трухин.
— Верное слово! Старые люди говорят! „Хватил, хватил“! — вдруг загорячился Иван Спиридонович. — Ты думаешь, я смеюсь? Тут не до смеху! Я уж собирался в район идти; если нет — в край; а нет — так и до самой Москвы. До чего дело дошло: бедный мужик хлеб стал прятать! Это что, советская власть или ещё кто велит?
— Советская власть тут ни при чём, — проговорил Трухин строго. — Да только вы тут, в Кедровке, в совет детей кулацких и разных подпевал пропустили. А честным мужикам там места мало оказалось. Не так ли, Иван Спиридонович? Ну-ка, сознайся! У вас тут кулацкое засилье, в Кедровке! А вы чего спите, красные партизаны? Бедняки! Сели вам богатенькие на шею!
— Прах их расшиби! — заругался мужик, но видно было, что он и смущён и раздосадован. — Это Маркешки Путинцева сынок в сельсовете! Правда!
— Вот я их завтра всех соберу, — сурово сказал Трухин, — всех членов сельсовета.
— Собери, да спроси у Маркешкиного сынка, сколько за гумном у его папаши в ямах хлеба лежит. Туда, поди, пудов двести вбухано! Показать берусь, я на них злой! — В Иване Спиридоновиче вновь бушевало справедливое негодование…
Весь следующий день прошёл у Трухина в разговорах с членами сельсовета. Перед Степаном Игнатьевичем сидел молодой Путиицев — мешковатый парень с ласковыми глазами. Единственный сын кедровского богатого мужика Маркела Путинцева, он получил при советской власти образование — учился в сельскохозяйственном институте, но, не докончив курса, стал работать в своём хозяйстве.
— Значит, вы считаете, что хлеба в Кедровке нет? — спрашивал его Трухин.
— Видите ли, — улыбнувшись, заговорил парень, — хлеб, конечно, есть, но для пропитания. Такое моё мнение.
— А кроме пропитания, никаких излишков?
— Да… на семена, конечно…
— А вдруг мы их найдём, эти излишки, тогда что?
Парень молчал.
— Пойдём к вашему отцу, к вам на усадьбу, и найдём. А вы — член сельсовета, — продолжал Трухин. — Вы должны содействовать успеху хлебозаготовок, но вместо этого укрываете хлеб. Понимаете?
Парень молчал.
— У некоторых хозяев, конечно, есть излишки, — проговорил он наконец.
— У кого?
— У Карайкозы, у Сметанина…
— Это мы и сами знаем, — сказал Трухин. — А вот где?
— Примерно, у Карайкозы хлеб должен лежать зарытым в сарае. Завален старыми санями.
— Зачем же хлеб санями заваливать, его надо вывозить! Своему отцу вы тоже скажете, чтобы вывозил…
Парень вышел.