"Как это прекрасно! — думал он. — Русские, украинцы, корейцы объединились. В клубе танцует молодёжь… И по-русски, и по-украински, и по-корейски звучат песни… Какая демонстрация дружбы народов! Пусть приезжают и посмотрят иностранцы — вот где настоящий интернационализм!" Широков ещё не знал, что даже самые высокие идеи могут быть извращены.
— Чудесно! — повторял он, слушая Стукалова. — Как чудесно! Это — кратчайший путь к коммунизму! — Ему захотелось самому жить в гиганте.
— Да, — ответил Стукалов. — У Чернышевского, кажется, в пятом томе сочинений написано: мы должны приближать будущее и работать для него… — Стукалов с важностью взглянул на молодого журналиста: что-что, а подходящую цитату он всегда подыщет!
"Будущее! — думал Сергей. — Вот как оно близко!"
— Конечно, есть маловеры, которые открыто боятся выступить, а ведут против гиганта замаскированную борьбу, — осторожно сказал Стукалов.
Речь шла о Трухине. Сергей уже давно разобрался во взаимоотношениях людей в районе. Трухин — в конфликте с Марченко и Стукаловым. Сейчас Трухин, по словам Стукалова, не только возражает против гиганта, а вообще ведёт себя возмутительно.
— Он оппортунист! — сказал Стукалов Сергею, и в глазах его появились злые огоньки. — Он вообще выступает против взятых темпов коллективизации. Жалко, что мы не разобрались в нём во-время! Таким людям не место в райкоме партии!
"Вот как, оказывается, можно ошибиться в человеке", — думал Сергей, вспоминая своё первое наивное очарование Трухиным.
Между тем в деревнях Кедровского куста слух о колхозе-гиганте вызвал большое возбуждение. В самой Кедровке крестьяне — русские и корейцы — подавали заявления о выходе из колхозов. Сразу, как только об этом стало известно Трухину, он пришёл к Марченко. Но секретарь райкома не стал его слушать. А Стукалов теперь уже во всеуслышание начал заявлять, что неудивителен низкий процент коллективизации в районе, если среди членов райкома находятся… не оппортунисты, нет, этого он ещё не может сказать, — но явные примиренцы.
Трухин мог всего ожидать от своих противников. Однажды на квартиру к нему пришёл Яськов. Он оглядел небогатую обстановку, задержался взглядом на хлопотливой Полине Фёдоровне, вечно окружённой детьми.
— И не жалко тебе, Степан Игнатьич, ребятишек? — сказал он Трухину, когда тот вышел его проводить. — Ну что ты, неужели не понимаешь? Ты ввязался в распрю с Марченко и Стукаловым, это люди опасные. Я, уважая тебя, говорю, предупреждаю. Если уж ты не хочешь себя жалеть, то пожалей хоть детей…
Как видно, Яськов и в самом деле желал ему добра.
Трухин задумался. Он вернулся домой, рассказал жене, что услышал от Яськова.
— Мы же с тобой не из пугливых, — сказала Полина Фёдоровна. — По чести, по совести поступай, а не по трусости!
Трухин думал: "Вот именно из-за детей, из-за их будущего я всегда и буду поступать так, как считаю правильным". Он не отступил, когда перед ним выдвинули и самые страшные обвинения. На заседании райкома, где обсуждались причины выходов из колхозов в Кедровском кусте, Марченко сказал:
— Трухин не унимается. Он считает, что мы приняли неправильное решение о колхозе-гиганте. Колебания Трухина в вопросах коллективизации давно известны членам бюро. — Марченко жёстко усмехнулся. — Пора им заняться всерьёз. Пусть он изложит свою точку зрения.
Слова были произнесены убийственные: "колебания в вопросах коллективизации"!
Трухин огляделся. Осуждающе, сурово сжав губы, смотрела на него Клюшникова. Кушнарёв отвернулся в сторону. Яськов поглядывал тревожно, с сожалением.
— Да, я считаю, что мы приняли неправильное решение насчёт сселения и его надо отменить, — бесповоротно сказал Трухин. — Я убеждён, что не переселением целых деревень в один гигант надо нам сейчас заниматься, а быстрее готовить колхозы к севу. Моё мнение, прошу точно записать его в протоколе. Добавлю, что выходы из колхозов в Кедровском кусте — прямой результат нашего неправильного решения.
Марченко молча оглядел всех собравшихся злыми глазами. Словно вызванный его взглядом, с места поднялся Стукалов.