Трудный путь к Победе

Японских полководцев в эти дни беспокоило не существо дела, а внешняя, чисто формальная сторона. Для господ японских генералов с моральной точки зрения было проще полностью угробить свои войска, намеренно истребить в безнадёжных, бессмысленных боях своих солдат и только таким образом «прекратить боевые действия», чем признать очевидные факты, и в первую очередь свою полнейшую профессиональную несостоятельность. В Маньчжурии, Корее, на Южном Сахалине и Курильских островах боевые действия продолжались. Большинство генералов и высших офицеров Квантунской армии на утреннем совещании 16 августа 1945 г. в полевой ставке в Тунхуа высказались за продолжение сопротивления «до конца, до последнего солдата». В тот же день в районах Калгана, Таоаня и Муданьцзяна японские войска в последний раз перешли в контрнаступление. Чувствуя свою обречённость, «японцы контратаковали отчаянно и безнадёжно. Их танки давно сгорели, артиллерийские позиции были подавлены. Поднимая пехоту без прикрытия, командование обрекало её на истребление. Весь склон Хинганского хребта был усеян трупами вражеских солдат и офицеров… Ещё одна волна атакующих выплеснулась из окопов противника и полегла под пулемётами. Наступило затишье. Потом вдруг склоны забелели флажками. Затем японцы поднимались, бросали в кучу оружие и начинали строиться в колонны. Радио объявило о прекращении сопротивления. Девять горячих дней и бессонных ночей прошли», – занёс в свой дневник участник боёв за Калган миномётчик-горновьючник 36-й армии А. Кривель. В те дни, когда в Вашингтоне и Лондоне уже разрабатывалась процедура торжественного принятия капитуляции Японии, советским фронтам приходилось предпринимать недюжинные усилия, чтобы овладеть теми территориями, которые по решениям Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций должны были перейти под советский контроль.

Подобно генералам на местах, власти в Токио были больше озабочены не существом дела (военным поражением Японии и неизбежным пребыванием японских военнослужащих и гражданских лиц в плену), а формалистическим крючкотворством и «сохранением лица» перед собственным народом. Японское военное министерство трактовало подданных Японской Империи – военнослужащих и гражданских лиц, «оказывающихся под контролем противника на основании рескрипта Императора о прекращении военных действий на условиях Потсдамской декларации», не как военнопленных, а как интернированных, при этом сдача оружия и подчинение противнику с точки зрения японских властей капитуляцией не являлись. Вот что, к примеру, с самым серьёзным видом заявил 20 августа 1945 г. на допросе в штабе 1-й Краснознамённой армии 1-го Дальневосточного фронта сдавшийся в плен бывший командующий разгромленной под Муданьцзяном 5-й японской полевой армии генерал-лейтенант Норицунэ Симидзу: «Мы не считаем себя пленными. Мы прекратили военные действия по высочайшему рескрипту Императора, по Его воле. Мы никогда не терпели поражений. И если бы продолжалась война с Советским Союзом, то наши солдаты погибли бы на поле битвы. В этой связи прошу вас обратить серьёзное внимание на применение вами слов «пленные»…»

Для «сохранения лица» Японской Империи нужна была хоть какая-нибудь «победка» над «русскими большевиками», чтобы прошуметь о ней на весь мир, чтобы создать впечатление, будто «непобедимые и непобеждённые» японцы прекратили войну с Советским Союзом лишь по доброй воле божественного монарха. Но самураи подвели своего императора и на этот раз. Убедившись за десять дней войны на горьком опыте, что советские танки не боятся японских пушек и смертников, солдаты Квантунской армии массово удирали и сдавались в плен. Полки и целые дивизии уходили в горы, бросая на дорогах танки, пушки, автомашины, большое количество снаряжения – вплоть до солдатских ранцев. К концу дня 16 августа в столице Северной Маньчжурии – Харбине в войсках гарнизона началась паника. Сюда дошли слухи о сокрушительном разгроме войск 1-го фронта под Муданьцзяном. Признав крушение всех надежд, Токио направил специальные директивы командованиям Квантунской армии (16 августа) и 5-го фронта (19 августа), в которых говорилось: «В период окончания войны разрешаем на местах вести соответствующие переговоры о прекращении военных действий и о порядке передачи оружия». Однако, и это тоже симптоматично, директивы были направлены не по радио, а через личных представителей императора (принцев крови), и получены были соответствующими адресатами с суточным запозданием. А далее происходило вообразимое только в японской армии: двое суток командиров соединений Квантунской армии знакомили с директивами и посланиями императора и уговаривали согласиться на прекращение войны.