Трудный возраст века

Предметом массового обсуждения это не становится, хотя речь идет о реальных бедах Отечества. Точно так же гигантская тема сноса московских пятиэтажек, затрагивающая судьбу сотен тысяч людей, остается на втором плане общественной дискуссии. А ерунда, из которой можно сделать десять тысяч хохмочек, распространяется в этой среде, как лесной пожар.

Неотъемлемая часть бытования советской интеллигентской кухни – двойная жизнь. Человек мог по вечерам провозглашать белогвардейские тосты, а утром как ни в чем не бывало отправляться на работу в Институт международного рабочего движения.

То же наблюдается и в Сети: истеричные воины, зовущие к виртуальному топору, в жизни, как правило, тихи, милы и вполне могут найти иные темы для разговора, помимо мелочных претензий к тем или иным публичным фигурам или же любви/ненависти к отдельным фигурам из нашей истории. Темы, более конкретно касающиеся их жизненных интересов.

Важнейший практический вопрос – технологии управления этой мегакухней. То, что такие технологии востребованы и активно разрабатываются, сомнению не подлежит.

Например, самый интересный ракурс скандала с Поклонской – гипотеза о том, что этот скандал был использован, чтобы отвлечь население от компромата Навального на нашего премьер-министра. В ее пользу говорит то, что как бы внезапное переключение внимания общества с серьезной и опасной для власти темы на броскую ерунду случается уже не в первый раз.

Даже если и в этот раз все получилось по волшебной случайности, технология слишком понятна, чтобы ею не пользоваться. Формируется пул публичных фигур, традиционно вызывающих раздражение. Несколько таких людей может назвать каждый: Милонов, Мизулина, Хирург, Поклонская… А дальше возможны варианты: либо внимательно отслеживать их активность в СМИ, чтобы в запасе всегда было какое-нибудь неоднозначное высказывание, которое можно будет раскрутить через платных «топовых блогеров», либо напрямую такие высказывания заказывать или хитрым образом организовывать, если нужно срочно смазать информационную картину дня.

Одно время среди пользователей соцсетей была популярной льстящая их самооценке идея: мы не смотрим телевизор, этот монологичный инструмент оболванивания, мы живем в Сети, где каждый может высказать свое мнение.

В действительности оказалось, что свое мнение есть у очень немногих, в основном же протезом собственного мнения служит «перепост» готового клише. Обнаружилось также, что диалоговое, интерактивное управление массами гораздо перспективнее тупого бубнящего телеящика.

Оно менее заметно, оно тоньше и точнее настраивается, его эффект проще проверяется. От него сложнее скрыться, поскольку телевизор можно просто выключить, а в Сети у современного человека – вся жизнь, множество необходимых ее элементов. А главное, люди думают, что ими никто не управляет. Что это они «сами». А они, конечно, совсем не «сами». В дни Великого поста через них говорят бесы. В иные же дни – иные предприятия и организации.

С властью Сети тоже можно бороться. Главное оружие здесь – терпимость. Не пресловутая «толерантность», которая на самом деле весьма агрессивна, а способность отличать важное от неважного, цепко следить за первым и не колготиться попусту насчет второго. Это необходимо и для гражданского мира, и для гражданского дела.

АПН, 09.03.2017

Дональд Трамп в зеркале языка

Российская публика уже перестала ловить каждое слово Дональда Трампа, но то, что он сказал несколько дней назад, вызвало в России определенное оживление. Когда его попросили в двух словах описать Владимира Путина, Трамп произнес: «tough cookie».

Это надо было как-то понять. Одни ухватились за квазибуквальное значение этого словосочетания: что-то вроде «черствое печенье». Другие перевели это как «крепкий орешек», хотя фильм, прославившийся у нас под этим названием, в оригинале назывался иначе – «Die Hard».

«Крепкий орешек» – перевод адекватный, но все же имеет некий страдательный привкус: орех пытаются расколоть, а он не поддается. Выражение «tough cookie» этого привкуса, кажется, не имеет и скорее означает «крутой перец» с оттенком «тот еще фрукт». Вообще смысловой акцент здесь падает на первое слово (tough в данном контексте значит «крутой») – примерно так же, как в нашей присказке «ядрен батон» главное слово – «ядрен», а уж «батон» – просто для рифмы, для ритма.

Фразеологизмы политиков – людей, от которых ожидают аптекарской взвешенности слов – способны ставить в тупик не только переводчиков, но и носителей того же языка; так, у нас до сих пор еще случаются споры о том, что же имел в виду Хрущев под «кузькиной матерью». Но для Трампа такая манера высказывания – не случайность, а часть системы.