Трудный возраст века

Например, в книге «Советская литература. Краткий курс» (2012 год) Быков пишет: «Значит, нужна новая ступень эволюции – что-то, что будет ЗА человеком, после него. И в последней книге трилогии, „Волны гасят ветер“, эта новая ступень эволюции появляется. Она называется людены. Проблема в том, что они в колоссальном меньшинстве и что среди людей им места нет. Едва эволюционировав, они обречены улетать.

Люден может избежать конфликта или просто не заметить его. Люден занят другими противостояниями – менее лобовыми и линейными. Людена не интересует самоутверждение – у него все есть с самого начала».

А еще раньше, в его рецензии на роман Лукьяненко «Чистовик» (2007 год), мы читаем: «…есть просто новая человеческая раса, так называемые людены, которым с обычными людьми уже не о чем договариваться, да и незачем… Когда же люденов наконец разоблачают и ущучивают, им ничего не остается, кроме как навсегда покинуть человечество. Или стать невидимыми, неважно. Новый цикл Лукьяненко – как раз об этих люденах. Они у него называются „Люди-над-людьми“. Интеллектуальная элита, короче. Действуют они, типа, из будущего».

Вообще, если не полениться, можно найти в Сети десятки высказываний Быкова о люденах – уж очень ему интересна эта концепция Стругацких. И ни разу его в связи с этим не обвиняли в фашизме, нацизме или русофобии. Это неудивительно, ведь не сам же он этих люденов придумал. Получается, во всем этом надо обвинять самих Стругацких, но это было бы невозможно, потому что это означало бы интеллектуальный дефолт целых поколений. Стругацкие дали массовой советской интеллигенции понятийный аппарат для осмысления реальности, и хотя сейчас люди все чаще осмысляют реальность в терминах «Властелина колец», «Звездных войн» или «Игры престолов», но и людены с прогрессорами и Странниками, а также дон Румата с доном Рэбой и прочие кадавры с выбегаллами – все еще живые образы, находящие практическое применение во множестве русскоязычных голов.

Что же случилось на этот раз? А случилось то, что Дмитрий Быков немножечко подставил своих учителей ради сиюминутных политических интересов. Провозгласив, что людены, они же сверхчеловеки, нынче находятся в Киеве или во всяком случае играют за Киев (который «быстро эволюционирует»), а унтерменши «медленно деградируют» в России и на Донбассе, он попытался встроить певцов технократической утопии в общую картину украинской националистической пропаганды, поставить их на одну доску с безымянными сочинителями баек про то, как древние укры выкопали Черное море.

Не уверен, что Аркадию Натановичу и Борису Натановичу это понравилось бы. Вряд ли они, чья мысль, по уверению Быкова, «разгонялась до сверхчеловеческих скоростей», представляли себе новую, более совершенную расу, которая должна вылупиться из существующего человечества, в виде поклонников Бандеры, сжигавших людей в одесском Доме профсоюзов, в виде идейных наследников тех, чьими руками совершалась трагедия Бабьего Яра. Нельзя уж до такой степени оглуплять классиков.

Конечно, Стругацкие не виноваты. Быков мог бы точно так же сказать, что в Киеве – эльфы, а на Донбассе – орки, или что в Киеве – джедаи, а на Донбассе – ситхи. Но он решил подложить под бандеровского хряка самое дорогое. Что ж, это тоже весьма архетипичный ход.

Впрочем, быковская сакральная жертва, если рассматривать ее в ряду прочих заукраинских эскапад российского образованного класса, не представляет собой ничего особенного. Это уже приелось. А вот судьба «пророчества» Стругацких насчет люденов уже любопытнее. Люди нынче активно спрашивают: существуют ли людены, любят ли они поросят и если да, то как они их любят. Надо ответить на эти вопросы.

Мне кажется, Быков поторопился встречать люденов хлебом-солью и украинским салом. Он правильно указывает на то, что идея сверхчеловека, введенная в оборот Фридрихом Ницше, принадлежит главным образом веку двадцатому. Девятнадцатый век был славен культом Наполеона, рецидивы которого до сих пор способны нас шокировать. Наполеоны и наполеончики двадцатого века, даже такие могучие и жестокие, как Сталин и Гитлер, уже теряются в толпе своих культовых современников – писателей, ученых, музыкантов, режиссеров, спортсменов, а в позднейшее время даже портных, парикмахеров и рестораторов. Это был блистательный век личностей, которым поклонялась толпа. Лев Толстой в «Войне и мире» протестовал против культа великих личностей, но в итоге сам оказался в их числе. «Битлз» были популярнее Иисуса Христа, Пугачева затмила собой Брежнева и не только.

Никогда ожидания, связанные с индивидуальным гением, не были столь высоки. Придет великий физик и изобретет фотонный двигатель. Придет великий экономист и накормит голодных. Придет великий писатель и научит нас жить. Придет великий биолог и откроет лекарство от рака. А если не родится гений, то ничего и не будет. Гения пытались разглядеть чуть ли не с младенчества, что породило ажиотаж вокруг вундеркиндов.