Труды Государственного музея истории религии. Выпуск 8

По мысли авторов книги, марксизм, при всех его расхождениях с христианством, является близнецом, копией последнего. Поэтому все характеристики христианской религии без всякой натяжки могут быть распространены на «научный» марксизм. Первооснова этой тождественности — монизм, который, по словам Гординых, доходит в марксизме до крайности, до «неимоверной абсурдности и фантастической слепоты». «Марксистский фанатический монизм, сводящий все к экономике, рассматривающий и школу, и семью, и государство, и международные отношения сквозь призму фабрики так отвлечен… что от действительного, реального, индивидуально-фактического, сингулярно-жизненного у него и следа не остается…» (11). Именно это тяготение к вымыслам, абстракциям, трансцендентному роднит, по мнению Гординых, марксизм с христианством. «Измышление разных небылиц, выуживание якобы существующих непреложных законов, вроде железных законов заработной платы, концентрации капиталов, конца века и т.д., акушерствование разных химеричных, фантастичных естественных процессов, которое он вменил себе в особую заслугу… сделали Маркса небывалым в истории фанатиком, маньяком и сподвижником социальной науки» (11).

На место Бога марксизм ставит «естественные процессы», природные и исторические силы. Но этот новый Бог ничем не лучше старого, потому что он так же обезволивает и обессиливает человека. Если история, например, развивается по объективным законам, то что тогда остается делать человеку? Зачем нужны его воля, разум, энергия, если все исполнится и без его участия,— фатально, в силу объективной необходимости? Это обстоятельство делало для Гординых неприемлемым учение марксизма. Маркс для них — такой же «скверный обманщик и поработитель» рабочего класса, как и Христос. К тому же К. Маркс и его «апостол» Ф. Энгельс были государственниками, основателями учения о диктатуре пролетариата, которая, по выражению Гординых, есть не что иное, как «окончательное попирание хамской пятой остатков лицемерной гуманности, уцелевшей от алчной и наглой диктатуры буржуазии» (31). В глазах Гординых «мировой социализм» был родным братом мирового христианства и мирового империализма; эти страдающие «недугом всемирности» три мифа-утопии сосуществуют в истории, антагонизируя и в то же время поддерживая друг друга. Как Христу был нужен Цезарь, так Марксу — кайзер Вильгельм. «У Цезарей и Вильгельмов — царство дьявола, а у Христа и Маркса — царство божье. Но бог и дьявол это две стороны одной и той же монеты. Один шарлатан немыслим без другого. Пусть богопоклонники или дьяволопоклонники простят нам эту грубость: одна сволочь стоит другой» (5).

В доказательство этой истины Гордины напоминают читателям, что, согласно марксистской теории, победа мировой революции возможна лишь после окончательной победы мирового империализма. Мировые войны и бойни отвечают планам марксистов, «недаром Ленин и большевики так тяготеют к Вильгельму» (5).

Гордины развенчивают марксизм по той же самой схеме, что и христианство. Доказывая ложность марксистских идей и теорий, они, в частности, указывают на их социоморфный характер. Марксизм, по их мнению, сам расписывается в своей несостоятельности, заявляя о первичности материального базиса общественной жизни и вторичности идеологических надстроек — политики, права, религии, философии, морали, науки и т.д. «А если так,— констатируют авторы книги,— то ведь вся наука лишь продукт отображения экономики. <…> Какая же это наука? Это же чепуха!» (218). Для Гординых марксизм в этом плане ничем не отличается от христианства, и в книге они часто называют его «научной церковью».

Одним из главных объектов гординской критики в книге стало марксистское учение о классовой борьбе. Являясь противниками насилия и разрушения, Гордины не только негативно относились к идее классовой борьбы, но и вообще отрицали ее существование в общественной жизни. Классовая борьба, заявляли они,— это порождение фантазии, издержка марксистского монизма и социоморфизма; на самом деле ее никогда не было и нет. Так в средние века была «грызня разных церквей» за власть, борьба суеверий между собой, которая прикрывалась именем Христа. Так обстоит дело и сейчас. То, что наивные люди называют классовой борьбой, есть не что иное, как борьба партий, «научных церквей», прикрываемая именем Маркса. «Мы видим ныне в России, что злосчастная диктатура пролетариата вырождается в диктатуру большевиков, которая, в свою очередь, вырождается в диктатуру нескольких лидеров партии, т.е. в диктатуру кардиналов церкви, в диктатуру епископов и попишек в лидеризм. Мы живем в научное средневековье, все дикое, варварское воскресло» (142).