Труды Государственного музея истории религии. Выпуск 8

В этом контексте очевидно, что христианство как мировая религия, исповедующая единого Бога, представляло для Гординых один из классических образцов монизма. Их отрицательное отношение к христианству имело прежде всего не теоретический, а эмоционально-этический характер. «Что за значение имеет жалкое равенство перед богом, когда бог сам по существу является источником неравенства, возвышаясь над человеком, взирая на человека свысока своих гордых небес. Что за прок в этом словесном разгроме язычества, идолопоклонства, когда и прославленный небесный отец не более как идол, царь, патриарх, небесный деспот» (9). По мнению Гординых, христианство, как и любая другая разновидность монизма, принижает роль человека в жизни Вселенной, подавляет его творческую волю, превращая в пассивное, слепое орудие божьего Провидения. Рабство и революция — вещи несовместимые: «Кто хочет воскресить человека, должен убить бога; лозунгом всякой нравственной личности должно быть: убей в себе бога, и воскреснет в тебе человек. Только так можно освободить угнетенных! Только зовя их к бунту, к уничтожению всякого угнетения, а первым делом, к духовному бунту, к разрушению угнетательской культуры. Не религия угнетенных, а атеизм — вот что должно… быть началом и концом, пьедесталом и венцом мировоззрения спасителя угнетенных. Ниспровержению царей, земных деспотов, должно… предшествовать или сопутствовать свержение богов, небесных деспотов» (9-10).

В книге нет детальных разъяснений относительно истоков и происхождения христианства. Это естественно, поскольку авторы своей главной задачей считали не создание научного трактата об этой мировой религии, а ее разоблачение. Поэтому они затрагивали в своей книге, да и то фрагментарно, лишь те темы, которые помогали им решать эту задачу. Гордины стремились, в частности, показать несостоятельность идеи о божественности христианства; для этого они вводят в оборот понятие «социоморфизм», согласно которому христианское единобожие-монизм сформировалось по принципу обществоподобия, явилось результатом бессознательного переноса на внешний мир человеческих, общественных отношений. Бог, по определению Гординых, это «социоморфизм царя», а царство небесное — «копия царства земного», хотя верующие представляют все наоборот. «Для нас ясно, что политеизм есть обществоподобие маленького государства, города или семьи и клана, как монотеизм — духовный облик централизованного всенационального государства» (17).

Отсутствует в книге и подробная история христианства. Гордины довольствуются констатацией того, что никакого нового общества и новой морали она не создала; все ее достижения — это крестовые походы, орден иезуитов и костры инквизиции. Цитированное выше высказывание Гординых о том, что человеческая история есть история дикости и глупости, касается прежде всего христианской истории.

Не считая нужным уделять много внимания этому вопросу, Гордины в то же время достаточно подробно пытаются показать преемственность раннего христианства и позднейшей христианской истории.

В начале XX века, как известно, в России широкое хождение имели идеи христианского социализма. Его сторонники, негативно оценивая социальную роль исторической Церкви, выступали апологетами раннего христианства, представляя его как союзника обездоленных и угнетенных народных масс. Жизнь раннехристианских общин, враждебно относившихся к частной собственности и богатству, была для них свидетельством революционного характера раннего христианства, утраченного в позднейшие времена. Такие идеи были распространены и в образованных слоях российского общества, и в народных низах, прежде всего среди сектанства.

Гордины были противниками таких взглядов. «…Мы не можем разделить взгляда тех недоумков,— писали они,— благоговеющих перед Христом и клеймящих позором и презрением Торквемаду» (10). В книге имеется несколько глав, посвященных, в частности, критике взглядов Л. Н. Толстого на ранее христианство и доказательству того, что никакого разрыва между ранним и позднейшим христианством не существовало: все ужасы средневековья в зачаточном состоянии содержатся уже в первоначальном христианстве. «Уже на самом пороге Евангелия стоит дух необычайного еврейского монистического фанатизма,— утверждают Гордины,— через чуть открытую дверь Евангелия уже носится запах серы, а кругом клокочет ненависть, скрежещет зубами злоба… а из глубин, из потемок истории, уже видны нам костры аутодафе и меж строк уже слышны стоны мучеников инквизиции, алеют потоки крови крестовых походов» (38).