Читаем Труды по античной истории полностью

Фукидид писал историю прежде всего афинскую. Вместе с тем, как правильно подчеркивает А.У.Гомм[191], сбор материалов о древнейшей истории не входил в его цели. Более того, Фукидид, долгое время находившийся в изгнании, не был в состоянии самостоятельно осуществить его, а поэтому он пользовался теми источниками, которые могли быть под рукой. К таким источникам относился не только Ферекид, но и Гелланик, который является единственным писателем, названным Фукиидом по имени в своем труде (I, 97, 2). Фукидид называет его труд ἡ Ἀττικὴ ξυγγραφή и имеет в виду, безусловно, так называемую Аттиду, то есть первое произведение из большой группы сочинений, так называемых аттидографов (Клитодема, Андротиона, Филохора, Фанодема и др.)[192]. Само слово ξυγγραφή, которым Фукидид называет произведение Гелланика, говорит о том, что он смотрит на него как на равного. Он тщательно избегает слова ἱστορίη, которое ему представляется, вероятно, ненаучным и напоминает в первую очередь о фольклорной новелле, вместе с тем собственный труд он считает ξυγγραφή (I, I и др. см. материал, собранный у Эссена)[193].

О зависимости Фукидида от Гелланика в рассказе об автохтонности аркадцев и афинян мы уже говорили. В этой же степени Фукидид зависит от Гелланика в рассказе о Девкалионе. Известный скептицизм, наличествующий у Фукидида в рассказе о Троянской войне, легко разделяется на два различных уровня и таким образом питается из двух источников: в первую очередь, это скептицизм, исходящий от самого Фукидида. В конце своего повествования он замечает, что Троянский поход был вовсе не так значителен, как это сообщается (I, 12, 1: τοῦ νῦν περὶ αὐτῶν διὰ τοὺς ποιητὰς λόγου κατεσχηκότος). Однако в первой части рассказа он констатирует тот факт, что по отношению к тому, что ὁ λόγος κατέχει, не может появиться недоверие: ἀπιστοίη μὴ γενέσθαι (I, 10, 1). Руководствуясь именно этим соображением, он создает весь рассказ, пронизанный духом умеренного скептицизма по отношению к эпической традиции и Гомеру (I, 10, 4 и др.). Общее заключение Фукидида несколько противоречит всему рассказу. Таким образом, Фукидид во время работы над этим рассказом, вероятно, руководствовался источником, с которым в результате оказался не вполне согласен, причем этим источником скорее всего был Гелланик, посвятивший достаточно много места Троянской войне и несколько иронизировавший над этим эпосом (сравн. приложение 20. 1). Вместе с тем очерк о Троянской войне у Фукидида в целом походит скорее не на историческое сочинение, а на софистическое упражнение, суть которого заключается в демонстрации градации разных степеней недоверия[194]. Это упражнение пронизано целым рядом парадоксов: если бы Афины и Спарта стояли в развалинах, то изучающие их люди пришли бы к неправильным и, что главное, в отношении каждого города противоположным выводам; следовательно, нельзя верить материальным свидетельствам прошлого и т. д. (I, 10, 2). Однако это софистическое недоверие к развалинам в качестве антитезы предлагает следовать письменной традиции, то есть Гелланику. На письменной традиции построена основная часть экскурса, но в завершение и она вызывает недоверие автора. Таким образом, в настоящем очерке содержится своеобразное соединение софистического скепсиса с элементами скепсиса исторического, присущего Гелланику и в какой-то степени Гекатею (FHG. 356).

Аналогичные методы в использовании материала источника можно усмотреть в рассказе о Миносе (I, 4 и I, 8, 2). В какой-то мере он соответствует рассказу Геродота (III, 122), но последний сообщает, что и до Миноса были те, кто властвовал над морем (τις ἄλλος πρότερος τούτου ἦρξε τῆς θαλάσσης), в то время как Фукидид утверждает, что Минос был παλαίτατος из тех, кто τῆς θαλάσσης ἐκράτησε (I, 4). Фукидид знает ряд подробностей, неизвестных Геродоту, разным традициям они следуют во многих отношениях. Платон подчеркивает аттический характер этого мифа (Plato. Minos. 918e), именно таков он у Гелланика[195] (приложение, фр. 14), а поэтому обращает на себя внимание тот факт, что совсем иначе трактует его Фукидид (Тесей у него с Миносом никак не связывается, а о жестокости последнего по отношению к афинянам не упоминается), заимствовавший его не из афинского источника, на который он указывает сам ὧν ἀκοῆι ἴσμεν (I, 4). Вместе с тем в этом же пассаже Фукидид обнаруживает знакомство с историей карийцев и их переселений и указывает, что они жили на Кикладских островах. Сообщение о сыновьях Миноса может рассматриваться как свидетельство того, что данный пассаж заимствован из генеалогического сочинения, а в таком случае, возможно, из Ферекида, который, как мы показали, был хорошо знаком с этнографией карийцев.

Сопоставляя приемы Фукидида в использовании материала Ферекида и Гелланика, можно прийти к выводу, что с материалом Гелланика Фукидид обращается свободнее, что говорит о лучшем знании последнего по сравнению с Ферекидом.

<p>§ 6. Аттический синойкизм</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Humanitas

Индивид и социум на средневековом Западе
Индивид и социум на средневековом Западе

Современные исследования по исторической антропологии и истории ментальностей, как правило, оставляют вне поля своего внимания человеческого индивида. В тех же случаях, когда историки обсуждают вопрос о личности в Средние века, их подход остается элитарным и эволюционистским: их интересуют исключительно выдающиеся деятели эпохи, и они рассматривают вопрос о том, как постепенно, по мере приближения к Новому времени, развиваются личность и индивидуализм. В противоположность этим взглядам автор придерживается убеждения, что человеческая личность существовала на протяжении всего Средневековья, обладая, однако, специфическими чертами, которые глубоко отличали ее от личности эпохи Возрождения. Не ограничиваясь характеристикой таких индивидов, как Абеляр, Гвибер Ножанский, Данте или Петрарка, автор стремится выявить черты личностного самосознания, симптомы которых удается обнаружить во всей толще общества. «Архаический индивидуализм» – неотъемлемая черта членов германо-скандинавского социума языческой поры. Утверждение сословно-корпоративного начала в христианскую эпоху и учение о гордыне как самом тяжком из грехов налагали ограничения на проявления индивидуальности. Таким образом, невозможно выстроить картину плавного прогресса личности в изучаемую эпоху.По убеждению автора, именно проблема личности вырисовывается ныне в качестве центральной задачи исторической антропологии.

Арон Яковлевич Гуревич

Культурология
Гуманитарное знание и вызовы времени
Гуманитарное знание и вызовы времени

Проблема гуманитарного знания – в центре внимания конференции, проходившей в ноябре 2013 года в рамках Юбилейной выставки ИНИОН РАН.В данном издании рассматривается комплекс проблем, представленных в докладах отечественных и зарубежных ученых: роль гуманитарного знания в современном мире, специфика гуманитарного знания, миссия и стратегия современной философии, теория и методология когнитивной истории, философский универсализм и многообразие культурных миров, многообразие методов исследования и познания мира человека, миф и реальность русской культуры, проблемы российской интеллигенции. В ходе конференции были намечены основные направления развития гуманитарного знания в современных условиях.

Валерий Ильич Мильдон , Галина Ивановна Зверева , Лев Владимирович Скворцов , Татьяна Николаевна Красавченко , Эльвира Маратовна Спирова

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России
Психология войны в XX веке. Исторический опыт России

В своей истории Россия пережила немало вооруженных конфликтов, но именно в ХХ столетии возникает массовый социально-психологический феномен «человека воюющего». О том, как это явление отразилось в народном сознании и повлияло на судьбу нескольких поколений наших соотечественников, рассказывает эта книга. Главная ее тема — человек в экстремальных условиях войны, его мысли, чувства, поведение. Психология боя и солдатский фатализм; героический порыв и паника; особенности фронтового быта; взаимоотношения рядового и офицерского состава; взаимодействие и соперничество родов войск; роль идеологии и пропаганды; символы и мифы войны; солдатские суеверия; формирование и эволюция образа врага; феномен участия женщин в боевых действиях, — вот далеко не полный перечень проблем, которые впервые в исторической литературе раскрываются на примере всех внешних войн нашей страны в ХХ веке — от русско-японской до Афганской.Книга основана на редких архивных документах, письмах, дневниках, воспоминаниях участников войн и материалах «устной истории». Она будет интересна не только специалистам, но и всем, кому небезразлична история Отечества.* * *Книга содержит таблицы. Рекомендуется использовать читалки, поддерживающие их отображение: CoolReader 2 и 3, AlReader.

Елена Спартаковна Сенявская

Военная история / История / Образование и наука
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука