Труды по античной истории

словно море, которое, как говорят, в зимнюю пору, принявши в себя отложенные зимородками яйца, бережно хранит их и лелеет[474], она, разлив и распространив в делах государства такое же затишье, безмятежное, безвредное, безопасное и безветренное, позволила недавно образовавшемуся и волнующемуся народу укрепить и упрочить государство, мирно возрастающее без помех и препятствий. Грузовое или военное судно сооружается с ударами и всяческим насилием, по нему стучат молотками и гвоздями, клиньями, пилами и топорами, а будучи построено, оно должно стоять и положенное время усыхать, пока и скрепы не станут нерасторжимыми, и обшивка не приобретет прочность; если же его спустят на воду с еще сырыми и скользящими сочленениями, то все, расшатавшись, рассыплется, и судно даст течь. И впрямь, подобно этому, основатель и первый правитель Рима[475], созидая город из грубых пастухов, словно из мощных балок, немало потрудился и немалые отразил нападения и опасности, по необходимости давая отпор тем, кто противился возникновению и образованию города; второй же, его преемник[476], имел время укрепить и упрочить процветание, получив по милости судьбы и полный мир, и полное спокойствие. А если бы тогда на еще не окрепшие и шаткие стены обрушился, разбив свой этрусский лагерь, какой-нибудь Порсена[477] или любой другой необузданно воинственный предводитель из числа марсов либо луканов, взбунтовавшийся из зависти и соперничества, зачинщик смут и восстаний, какими позднее были Мутил, дерзкий Силон, и последний противник Суллы – Телезин[478], по одному знаку которого за оружие взялась вся Италия, оглушил звуками боевых труб философа Нуму, предающегося жертвоприношениям и молитвам, то недавно возникший город не устоял бы против такой качки и ударов волн и не вырастил бы множества отважных мужей. Теперь кажется, что тогдашний мир для римлян стал средством подготовки к последующим войнам, и что народ, словно атлет, вслед за состязанием при Ромуле укрепив тело отдыхом в течение сорока трех лет, стал силой, достойной противостоять позднейшим врагам. И впрямь, за это время, как говорят, Рим не пострадал ни от голода, ни от мора, ни от бесплодия почвы, ни от преждевременного наступления лета или зимы, словно не человеческая рассудительность, но божественная Удача заботилась о таком положении вещей. Даже двойные ворота Януса, которые зовут вратами войны, тогда были заперты (они открыты всякий раз, когда случается война, а по заключении мира запираются). После смерти Нумы их отворили, потому что разгорелась война с альбанцами. Позднее, после бесчисленной вереницы других войн, непрерывно следовавших одна за другой, спустя четыреста восемьдесят лет они вновь были заперты при заключении мира, положившего конец войне с Карфагеном, в консульство Гая Атилия и Тита Манлия[479]. По истечении того года их опять отворили, и войны продолжались вплоть до победы Цезаря при Акции[480], но и в этот раз римляне сложили оружие ненадолго, ибо мятеж кантабров и волнения, вспыхнувшие одновременно в Галлиях и среди германцев, нарушили мир. Впрочем, это прибавлено к нашему повествованию лишь как свидетельство благоволения Удачи, которое сопутствовало Нуме.