Труды по россиеведению. Выпуск 5

«Когда у роковой черты / Я обживал углы подвалов, / И зону вечной мерзлоты, / И малярийный зной каналов, / Когда, угрюмый нежилец, / Я только верою и выжил / И в мир вернулся наконец, – / Я словом погребенных вышел. / Я – прах, и если говорю, / То говорю по праву мертвых, / На мясо списанных зверью, / В цементный порошок истертых. / Я – пыль заводов и полей, / Просеянная сквозь решёта / Статей, этапов, лагерей, / Бараков и могил без счета – / Я – персть земли, и если персть / Глаза неплакавшие колет, / Не говорите: это месть, / Скажите: мертвые глаголят! / И не стращайте! Что конвой, / Кому сама земля охрана! / Я – вдох один, но выдох мой – / От Соловков до Магадана!» (Олег Чухонцев)56.

Вот наш Манифест, вот наше право («по праву мертвых») – говорить и действовать. Вот мой историческим оптимизм.

* * *

…Казалось бы, наконец поставлена точка. И то, что хотелось сказать, сказано (в меру умения…). Но еще о нашем

Четырнадцатом. Он все смешал и одновременно расставил по местам. Стало ясно: завершился какой-то период истории. Какой? – Хронологически, видимо, четвертьвековой. От весны 1989-го (I съезд народных депутатов СССР), когда мы впервые ощутимо вдохнули воздух свободы, и до весны 2014-го, вернувшей Крым Российской Федерации и закрывшей для русских (надеюсь, все же на время; вопрос в том: на месяцы, годы или..?) тему «свобода». Когда-то по Брестскому миру Ленин отдал часть территории России, чтобы сохранить себе власть. Он разменял пространство на время-для-себя. Сегодня руководство страны прирастило земли, с тем (в том числе) чтобы укрепить свою власть. То есть прямо противоположная конфигурация. Увеличение времени-для-себя на основе расширения пространства.

Но нынешняя операция тоже требует определенных жертв. Это – сокращение нашей свободы, нашего времени (кстати, типологически схоже с большевистским вариантом). Иными словами, при всем внешне разительном различии операций двух Владимиров сущностно они близки. И в первом и во втором случаях за все должно платить общество («кто не с нами, тот против нас», «классовый враг», «социально чуждый элемент», «пятая колонна», «национал-предатели», «иностранные резиденты»).

Еще один Владимир, Набоков (писатель), говорил, что у России две истории – (тайной) свободы и (тайной) полиции. Скобки ставлю уже я. Сегодня и свобода у нас не тайная, худо-бедно в Конституции закрепленная и поведением-сознанием людей подтвержденная, да и полиция совершенно ясная. Думаю, мартовские события стали переходом к новому историческому периоду (необязательно по длительности сопоставимому с ушедшим), по набоковской классификации, – полицейскому.

О статье Леонида Люкса

Этот текст был написан известным немецким историком около 20 лет назад и опубликован в широко известном научном журнале «Вопросы философии». Тем не менее по прошествии двух десятилетий мы решили вновь напечатать его. Время показало, что эта статья сохраняет свое высокое качество и политическую актуальность.

Тогда, в середине 1990-х, в эпоху, когда к нам возвращались отечественные и зарубежные мыслители, когда началось более или менее массовое (для интеллигенции, разумеется) знакомство с западной мыслью ХХ столетия, работа Люкса прочитывалась в определенном контексте. Сегодня – в ином. Правда, уже в те годы мы находились в ситуации, которая в наши дни, если можно так выразиться, стала еще более очевидной.

Леонид Люкс, рассказывая нам о евразийцах и германских революционных консерваторах 1920-х годов, подчеркивал, что их мысль развивалась в эпоху Веймарской Германии. Это время существования первой немецкой республики между 1919 и 1933 гг., время, основным содержанием которого, как выяснится впоследствии, было вызревание национал-социалистической диктатуры. Разгромленный, униженный и оскорбленный немецкий народ не сумел удержаться от соблазнов мести и реванша, не смог принять на себя ответственность за случившееся с ним. Этим ловко воспользовались демагоги и негодяи.

Люкс убедительно показывает, как плеяда блестящих германских умов прокладывала дорогу к власти, может быть, самому чудовищному в новейшей истории террористическому режиму. Трагизм ситуации заключается в том, что это были действительно выдающиеся мыслители, несомненно, желавшие своему народу добра, но по разным причинам впавшие в самые безответственные утопии, мифы, соблазны. Главная из этих причин – отказ от нормальных и нормативных для существования человеческого общества этических ценностей. Расизм, признание за насилием онтологического качества, отход от устоев христианской цивилизации, апелляция к худшему в природе человека – таковы общие для этой группы мыслителей приметы.