Труды по россиеведению. Выпуск 5

В результате возникло такое вот «общество». Масса схожих индивидов, для которых главным качеством в социальном отношении была не принадлежность к какому-то классу, группе, сословию, как это было во всех прежних обществах, но принадлежность, говоря общо, власти.

Обратим внимание: большевики уничтожили абсолютно все социальные институты дореволюционной России, включая крестьянскую общину. Подчеркнем: совсем не Столыпин – у него не было таких намерений. Он лишь хотел предоставить возможность выйти из нее тем, кто мог и хотел. Укажем и на то, что в оценке общины принципиально ошибались либералы, марксисты и модерная часть русской бюрократии. Ошибались примерно так, как Маркс и Ленин в понимании капитализма. Эти приняли болезнь роста за несостоятельность (Маркс) и за болезненное умирание (Ленин). Что касается общины, то либералы-марксисты-модернисты не оценили ее адекватности русским условиям и возможности эволюции. Ближе всего к ее пониманию подошли эсеры, Чаянов, Кондратьев.

Далее. Зададимся вопросом: на чем была построена императорская Россия? На самодержавии и крепостном праве. Подавляющее большинство населения дореволюционной России находилось в крепостной зависимости либо у государства, либо у помещика. Но господство власти и дворян было принципиально ограничено. И это ограничение они установили сами.

В течение XVIII столетия, последовательно создавая передельную общину с целью эффективной эксплуатации общинников и поддержании «социального мира» в империи, эти самые власть и помещики не вмешивались, как правило, во внутреннюю жизнь общины. Многие десятилетия этого невмешательства привели к формированию собственных институтов, процедур и обычаев у общинников. Изредка вторгаясь в дела общины, власть помогала правильному оформлению того, что уже возникало. Скажем, киселевские реформы. Когда же власть и помещики отпустили общину (отпустили не крестьян, а общину), она уже сама по себе, адаптируясь к новым условиям, устремилась к собственной модернизации, совершив переход от полубиологической общности (К. Поппер)52 к кооперации. «Второе крепостное право большевиков» вмешалось во внутреннюю жизнь общины, тем самым погубив ее.

Самое большое преступление большевиков против общины – уничтожение социального плюрализма, социальной дифференциации, институтов и процедур самоорганизации, формирование человека вне социальных рамок той или иной группы, безразличного к тому, что происходит с другими. Людей объединяли страх, ненависть, гордость (иногда фальшивая, а иногда обоснованная), но они в принципе не знали, что их собственная безопасность может быть обеспечена лишь соучастием и солидарностью в отстаивании интересов других. Это и понятно. Социально других групп не было. И никто не принадлежал ни к какой социальной группе.

Могут возразить: колхозники находились в одном состоянии, рабочие – в другом, интеллигенция и бюрократия – в третьем. Или в четвертом. И власть расправлялась с ними или же их благодетельствовала, казалось бы, во многом в соответствии с этим делением. Но конечная их судьба зависела не от принадлежности к новым советским стратам, а от воли власти.

Поэтому и перестройка стала революцией массовизированных индивидов против тотального помещика – власти. Она не была, как это видно теперь, временем кристаллизации отдельных социальных групп или отдельных социальных интересов, наличие которых дает хоть какую-то основу для противостояния власти. Более того, только существование таких групп и их четко артикулированных интересов превращает негативное противостояние в позитивный диалог. Иначе власть скажет (и говорит): а с кем диалог-то вести? С болотной толпой национал-предателей?

Так я вижу причину, по которой отсутствуют социальные протесты в моей стране. Мы – вышедшее из советского постсоветское общество массовизированных индивидов. При этом произошли громадные изменения. Власть отказалась от идеи и практики тотального контроля и тотальной эксплуатации всего общества и всех сфер деятельности человека, что не менее важно. Об этом уже много написано. И мы говорим об этом лишь для того, чтобы показать, к каким последствиям это привело в нашем контексте.