Трунька о себе, своих попутчиках и славном «Дальтелефильме»

Теперь для сравнения уроки в техникуме, куда я поступил в 1959 после восьмого класса. Первое, что поразило, к нам стали обращаться на «вы». И не зубрежку от нас требовали, а способность мыслить, находить решения и делать выводы. Учитель физики Эмилия Константиновна Эмме на зачетах и экзаменах разрешала пользоваться любой справочной литературой. Главное, говорила она, чтобы мы понимали суть явлений и физических процессов. Славку бы она полюбила. Вот пример. Контрольная по физике. Два варианта. Быстренько на черновике решаю свой вариант и приступаю к оформлению решения задачки в чистовик. Мимо проходит Эмилия Константиновна.

– Что делаем?

– Да, вот, переписываю начисто.

– У нас что, урок чистописания? Не тратьте зря время, лучше решите другой вариант или идите гулять…

Я решил еще один вариант и ушел гулять. Я привел этот пример, чтобы показать, как техникумовское образование отличалось от школьного.

Школу я не любил, а потому плохо что помню из школьной жизни. Помню драмкружок в Детском клубе и кукольный театр при школе. Учился я неважно, и школьных учителей я, к своему стыду, не помню вовсе. Хотя нет. В памяти всплыла учительница истории Роза Ахметовна. Половину урока она рассказывала нам, какие мы свиньи, дураки, невежды, хулиганы… – и это на каждом уроке. Несмотря на то, что я был дураком и хулиганом, из школы меня выпустили после 8 класса с неплохой характеристикой.

Директор техникума, куда я поступил, на вступительной встрече зачитал в моей характеристике: «…большой фантазер». Все засмеялись, он оборвал смех и сказал, что фантазер – это очень хорошее качество. В техникуме я помню всех преподавателей, хорошо с удовольствием учился и кончил бы его с красным дипломом, если бы не мой невоздержанный язык.

Хоть Трунька и спрятался глубоко внутри меня, но время от времени он вылезал наружу и учинял мне гадости. Вытравить его я до сих пор не могу.

Кадр третий Семён

В редакции раздался звонок.

– Кто это? – послышался из трубки требовательный голос.

– А это кто? – вежливо поинтересовался я, – вроде как звоните вы…

– Это Юрченко…

Я пожал плечами и положил трубку, тон собеседника мне не понравился.

– Кто звонил? – поинтересовался Георгий Исаевич Громов, старший редактор редакции новостей.

– Какой-то Юрченко, очень невоспитанный дядька…

– Это же Семён! Ну и влип же ты…

Работал я на телевидении первую неделю. И брал меня на работу не какой-то Юрченко, а директор Владивостокской студии телевидения Владимир Петрович Бусыгин.

В редакции Дальтелефильма. Слева направо: Павел Шварц, Семен Юрченко, Юрий Могилевцев, Валерий Головин, Татьяна Баранова

Я пришел к нему прямо с улицы безо всякого там блата и поинтересовался, не нужны ли ему ассистенты оператора или ассистенты режиссера? Он почесал затылок, который находился за круглой лысиной на вершине головы, пристально посмотрел на меня, слегка наклонив голову, кивнул головой и молвил:

– Идите к соболю…

Небольшое отступление. Тогда, в шестидесятые годы прошлого столетия, люди, работающие на телевидении, казались обывателю небожителями, как сегодня депутаты Государственной думы. И чем меньше и провинциальнее была студия, тем более значительными были ее работники. Я помню, мы с Левой Борисенко поехали на досъемку концертного номера в Комсомольск-на-Амуре, и сразу попали в возвышенно-богемную атмосферу провинциального творчества. Даже студийный постановщик, в театральной классификации – рабочий сцены, ощущал себя, по меньшей мере, солистом Большого театра. Я уже не говорю про дикторов, каждая из которых возносилась до небес не меньше Аллы Борисовны. Их личная жизнь находилась под пристальным наблюдением зрителя: их по многу раз женили и разводили, хоронили и воскрешали. Женя Симановская, одна из наших дикторов, смеясь, пересказывала разговор, подслушанный в автобусе:

– Что-то Женечки нашей уже неделю как нет в эфире.

– Так она ж умерла…

– Как умерла?!!

– Муж застал ее в постели с любовником и застрелил из охотничьего ружья…

Вот в эту-то неприступную и таинственную обитель – мир телевидения я и шагнул из ветреного холодного января 1965 года.

– …идите к соболю, – так просто и обыденно решилась моя дальнейшая судьба.

Верно говорят, что не мы выбираем профессию, а она выбирает нас. В эту минуту я ступил на режиссерскую стезю, потому что соболем оказался крупный, почти монументальный мужчина, у которого лысина начиналась уже от напряженного мыслями лба. Если кто-то смотрел передачу «Дежурный по стране» и может виртуально к фигуре Максимова приставить голову Жванецкого, тогда близоруким взглядом увидит тогдашнего главного режиссера политвещания Вячеслава Львовича Соболя. Это был второй человек на телевидении, с которым я познакомился.