Труп из Первой столицы

— И нечего переводить все в шутку. Из-за меня вы подвергались рискам и нарочно ничего мне про это не сказали, поставив меня в нелепейшее положение. Вам должно быть стыдно! — Ирина снова начала рыдать. — А вместо этого стыдно мне. Так совестно, так плохо. Вы же сами говорили, что совестно — это даже хуже, чем больно. Зачем вы так со мной?

— Я с вами? — не выдержал Морской. — В конце концов, чего вы так распереживались? Вы же меня все равно бросили.

— Бросила? — Ирина явно возмутилась. — Какое отвратительное слово. Не бросила, а оставила.

— Какая разница?

— Большая! Бросила — это навсегда. А я бы уехала, но, конечно, потом бы забрала вас за собой. Я бы нашла способ, вы не думайте…

— Да что вы говорите? — Морской от этой темы вечно злился. — Я никуда бы не поехал. Ни за что! Когда же вы это поймете? Вы сами знаете, что я пробовал перебраться в Киев, когда все туда рванули, узнав о будущем переносе столицы. Чем дело кончилось? Поспешным возвращением. Без Харькова я не в своей тарелке.

— А без меня, значит, в своей?

Подобным образом они ругались много раз, и это бесконечно утомляло. Настолько, что у обоих уже не было сил друг на друга обижаться. Морской взглянул в любимые глаза и твердо произнес, уже без всяких шуточных подколок и игр в скандалы:

— Теперь вы слышали о поправке к закону о незаконно выезжающих за границу. Теперь-то вы обязаны понять. Я никуда не перееду. У меня тут дочь.

И, кажется, Ирина поняла. Молчание затянулось так надолго, что Морской даже немного задремал. Сказывалась и бессонная нервная ночь, и полнейшее нынешнее отчаяние, граничащее с безразличьем ко всему, что будет дальше.

— Что с нами будет? — тихо спросила Ирина через время. — Вы слышали, ведь Николай сказал «расстрел». А если ты не стал невозвращенцем, а лишь надеялся, что сможешь им стать?

— Ай, бросьте! — Морской взял себя в руки. — Не будем сгущает краски. Мы же не преступники на самом деле. Не выдавали государственных тайн, не связывались с врагами отечества, не вступали ни в какие организации. Мы даже не военнослужащие, дававшие присягу. Мы не настолько знамениты, чтобы была польза от показательной порки. Для партии мы, как бы объяснить, ну… меньше атома. Растрачивать на нас ресурсы ей нет смысла. Сошлют и исключат, и там забудут. Конечно, если мы докажем, что непричастны к убийству. А это тоже, судя по настроению Николая, не так и просто. Даже он считает нас убийцами.

— Но почему вы не стали объяснять, что на самом деле произошло?

— Я не могу, — поежился Морской. — Оправдываться перед другом, который должен бы и так быть на нашей стороне, выше моих сил. Я лучше объяснюсь с кем-то чужим и непредвзятым. Увы, наша дружба с четой Горленок теперь разбита вдребезги и, склеивая осколки, мы только ухудшим положение. Где заканчивается доверие, там дружбе конец.

— Вы так же говорили про наши отношения, — напомнила Ирина. — А мы все равно друг у друга есть. Знаете, если кто в нас и поверит, то это будут Николай со Светой. А мы обязаны им все раскрыть хотя бы для того, чтобы помочь найти убийцу. Это наш долг перед Миленой. — Ирина говорила с неожиданной для нее горячностью. — Мы вытащили ее сюда, мы виноваты в ее смерти и, значит, мы должны сделать все, чтобы…

— Погодите! — перебил Морской. — Тут кое-что не сходится. Если Николай настолько в нас разочаровался, что записал в убийцы, то зачем бы он держал нас тут, в подвале? Отвел бы уже сразу в управление, передал бы коллегам, получил бы похвалу за оперативность и ценные сведения. Но он этого не сделал…

— Видите! — улыбнулась Ирина, совершенно забыв, что секунду назад истекала слезами. — Я же говорила! Главное, чтобы ребята пошли нам навстречу и постарались поверить.

* * *

Спустя несколько минут Николай со Светой молча вошли в подвал и, отперев клетку, застыли в ожидании. «Морские ни за что не захотят с нами откровенничать!» — синхронно думали они.

Ирина с Морским подошли к ржавой дверце и переглянулись: «Они повезут нас в управление. Они не хотят нас слушать и не готовы нам верить!» — сообщали друг другу их взгляды.

Ни Морские, ни Горленки не были правы.

— Вот! — сориентировавшись первой, Света протянула Ирине мороженое. — Дают только одно в руки, мы и так перебрали лимит. И имени подходящего не было… Пришлось довольствоваться первым попавшимся…

Ирина взяла брикет, разорвала упаковку, удивленно повертела в руках. Имя «Лена» в сочетании с заломленным кусочком слова «мороженое» давало странную комбинацию. Палочка от прямоугольного «о» походила на украинскую «I». «МІЛЕНА» — вздрогнув, прочла Ирина и показала Морскому получившуюся надпись. Тот кивнул посланному знаку и протянул Николаю пачку сигарет.

— Угощайтесь!

— Спасибо, у меня свои.

— Нет, все-таки… — не отставал Морской.

Коля начал кое-что понимать и послушно вытянул из элегантной пачки знаменитого французского «Житана»… обыкновенную советскую папиросу. Решил вытянуть еще одну — снова не «Житан».

— Так значит, вы… — начал Горленко.