Трупный синод

Менее двух месяцев прошло со времен пленения Адальберта. Преувеличением будет сказать, что его держали на хлебе и воде, стража и сам префект обращались к нему с исключительным почтением, прекрасно зная, как переменчива порой бывает фортуна для сильных мира сего. И все-таки Альберих и Беренгарий нашли Адальберта немало изменившимся. Вся напыщенность и жеманность, все его небрежно-изысканные манеры, которые были свойственны графу ранее и с которыми его приняли бы за своего даже в век галантности, все это безвозвратно исчезло в тот момент, когда Альберих чуть ли не за шиворот вытаскивал Адальберта из стога сена в деревенском свином хлеву.

Беренгарий встретил Адальберта подчеркнуто радушно. Обняв его и заставив того (Альберих состроил страдальческую гримасу) прочитать вместе с ним благодарственную молитву, он усадил графа за стол и произнес тост за его здоровье и процветание Тосканы. Адальберт спокойно принял славословия короля, поминутно и с опаской поглядывая на угрюмо молчавшего Альбериха.

Постепенно Беренгарий перешел к делу. Адальберту уже было известно о смерти Ламберта, после чего постороннему наблюдателю, в отношениях графа с префектом, стало совсем сложно понять, кто из них двоих пленник, а кто хозяин города и тюрьмы. Весть же о смерти брата Ламберта и пострижении Агельтруды привело Адальберта в радостное смятение победителя в русской рулетке. Его острый ум быстро просчитал оставшиеся возможные варианты раскладываемого в Италии пасьянса, и он увидел свои, реально осязаемые, шансы на долгожданное возвышение.

Беренгарий же вел свою игру, сценарий которой они неоднократно прорабатывали с Альберихом. Заявив о своей полной покорности императору Арнульфу, Беренгарий, как король Италии, потребовал от Адальберта вассальной присяги и письменного отказа от своих прав на королевский и императорский титулы, взамен которых Беренгарий обещал незамедлительно предоставить Адальберту полную свободу.

Адальберт медлил с ответом. От его чуткого уха не укрылся тот факт, что письменный отказ Беренгарий требовал оформить в обращении к нему лично, а не к Арнульфу, объясняя это законом вассалитета («вассал моего вассала — не мой вассал»). Встретив стену молчания со стороны тосканца, голос смиренного христианина Беренгария мало-помалу начал звенеть стальными нотками. Наконец, он напомнил Адальберту, что тот был заключен в тюрьму, подняв мятеж не только против Ламберта, но и против папы Иоанна, законно избранного преемника Святого Петра, и суд над ним за это еще пока никто не отменял. Ну и в довершении всего прочего, кивнув в сторону Альбериха, Беренгарий нетерпеливо бросил:

— Что же касается взаимоотношений среди светских правителей, то мессер Альберих, граф Камерино и правитель Сполето, заявил мне о своих правах на вас, как на своего пленника, в чем присягнул мне на Святом распятии и чему, по его словам, есть множество свидетелей.

Адальберт окинул взглядом Альбериха и быстро отвел глаза, удивляясь в душе впечатляющему взлету этого откровенного проходимца. В то же время у него заныло сердце, перспективы Беренгарий обрисовал ему действительно не слишком радужные. Среди всей постепенно складывающейся картины мира, так сильно изменившейся за последний месяц, среди всех возможных направлений своих действий, Адальберт увидел то главное, чего он сейчас должен достичь во что бы то ни стало — свободы! Находясь все это время в Павии, он ощущал себя бессловесной и беспомощной игрушкой всех совершавшихся на Апеннинах интриг, в любой момент он мог быть казнен, продан, обменян ради достижения собственных целей одной из многочисленных враждующих итальянских партий. Вернувшись же в Тоскану, он будет вновь предоставлен самому себе. Что касается клятв, то ни он сам, ни Беренгарий, никто, кроме Вседержителя, не ведает, какие события могут развернуться в ближайшее время. Кто бы мог подумать еще месяц назад, что Господь призовет к себе восемнадцатилетнего, пышущего здоровьем императора Ламберта, вовсю строившего планы на будущее? Может ли не считать свои дни куда более возрастной Беренгарий, имеющий в наследниках единственную дочь, может ли далеко загадывать вперед гниющий заживо Арнульф?

Придя к решению, Адальберт, как осознавший всю глубину своего прегрешения раб, повалился в ноги Беренгарию, взывая к милосердному сердцу короля и его душе верного христианина, который, согласно заповедям Христа, обязан любить недругов своих, как самого себя. Закончил он все это словами о своей готовности признать Беренгария королем Италии и собственным сюзереном, для чего готов подписать все запрашиваемые Беренгарием документы. Альберих с ухмылкой все это время смотрел на Адальберта, понимая невысокую цену произносимым в данную минуту пафосным словам.