Трупный цветок

– Франк, вам известно, ходила ли Йонна когда-нибудь на скачки в Клампенборг?

Он посмотрел на приготовленную к работе ручку, на чистый лист бумаги и немного помедлил. Он вытер нос рукавом и робко улыбнулся.

– Йонне вы дали пятьсот крон?

Элоиза вздохнула и открыла кошелёк.

– У меня наличными осталось только сто крон.

– Хорошо, – сказал он, протягивая руку.

Элоиза отдала ему деньги.

– Йонна когда-нибудь ходила на скачки? – спросила она.

– Если под «когда-нибудь» вы подразумеваете «всё время», то да.

Стриптизёрша на сцене увидела наличность и подошла. Она сделала неуклюжий пируэт и расстегнула лиловый кружевной лифчик, из которого выпали тяжёлые груди.

Франк Киль поднял на неё глаза и улыбнулся, но не выпустил сотню из рук.

Элоиза проигнорировала появление стриптизёрши и продолжила:

– Йонна выигрывала деньги на скачках?

– Несколько раз. В основном проигрывала.

– О каких суммах мы сейчас говорим?

Он пожал плечами.

– Она могла проиграть пять тысяч, десять. Иногда больше. Намного больше.

– Насколько?

– Не знаю. Но я помню, что последний раз я отправил домой из Гренландии тридцать восемь тысяч крон. Это была моя зарплата за два месяца, которую я сберёг для них с Анной, чтобы они могли снять домик и провести лето вместе.

– И она всё это проиграла?

– Да, блин, – его голос стал тоньше, и он сплюнул в пустой стакан, – деньги, которые я прислал, просто провалились в пропасть, которую она вырыла.

– Она когда-нибудь говорила о человеке по имени Йоханнес Моссинг?

– Кто это?

– Отец Кристофера Моссинга.

Франк Киль покачал головой.

– Я не помню, упоминала ли она это имя. Мы уже больше двадцати лет не живём вместе.

– Но вы до сих пор помните точную сумму, которую отправили домой?

– Поверьте, если бы вы накопили для кого-то целых тридцать восемь тысяч, вы бы, чёрт возьми, тоже запомнили, что их спустили на погашение долга по азартным играм, – он посмотрел на барменшу и махнул ей рукой. – Впрочем, ей это не удалось.

Элоиза нахмурилась.

– Что не удалось?

– Погасить долг. По крайней мере, она погасила его не весь.

– Что вы хотите сказать?

– Я перестал общаться с ней после того случая, но до меня доходили рассказы из дома, что она была должна ещё больше. Очень много. Я, блин, не знаю, как она вообще смогла столько проиграть – у нас таких денег не водилось. Наверно, где-то одолжила.

Когда люди не могли вернуть ему долг, они исчезали. Люди исчезали, Элоиза. Понимаешь?

Элоиза прикусила нижнюю губу.

– Все те деньги, которые она была должна тогда… Вам известно, как она избавилась от долга?

Франк Киль покачал головой.

– Нет, и мне всё равно.

Элоиза придвинулась к нему чуть ближе.

– Франк, у вас есть хоть какая-то догадка, почему Анна убила Кристофера Моссинга?

Он снова покачал головой.

– Йонна сказала, что она сумасшедшая. Психически больная, – сказала Элоиза, – вы верите этому?

Он молчал.

– Ещё она сказала, что в детстве Анна была злой и замкнутой…

– Нет, – ответил он, и Элоиза заметила, что в его осоловевших глазах на долю секунды мелькнула нежность, – она была такой милой, когда была ребёнком. Всегда добрая и заботливая.

– Что случилось потом?

Он пожал плечами.

– Как вы сказали, я сбежал. Я понятия не имею, что происходило в жизни Анны после этого.

Элоиза попрощалась с Франком Килем и направилась к выходу, а барменша тем временем обращала в выпивку его недавно приобретённую банкноту.

Стоя на площади Конгенс Нюторв перед стриптиз-клубом, Элоиза позвонила Шеферу – сработал автоответчик. Она оставила ему сообщение с просьбой перезвонить ей как можно скорее.

Повесив трубку, она огляделась. Дождь прекратился.

Элоиза пошла пешком в сторону улицы Бредгаде под шелест автомобильных шин по мокрому асфальту, и где-то в глубине души у неё начинало обретать форму пока что подавляемое подсознанием слабое ноющее чувство.

27

Небольшая группа юных азиатских туристок с причёсками как у фигурок из конструктора «Плеймобил», освещала своды вспышками зеркальных фотоаппаратов. Они шептались друг с другом, прикрывая рот рукой, и тишина то и дело нарушалась хихиканьем, словно на экскурсию пришла группа озорных школьниц из младших классов. «Не хватает высоких хвостов и плиссированных юбок», – подумала Элоиза.

Она узнала двух постоянных прихожан, они сидели по сторонам от центрального прохода с опущенными головами и тем особым выражением старадания на лице, которое обычно бывает у людей, попавших в беду.

Больше в Мраморной церкви никого не было.

Охранник у входа на ротонду был всё таким же, как и в детстве Элоизы. Его звали Бобо, и Элоизе всегда казалось, что это звучит очень по-толкиновски. Внешним видом он тоже напоминал персонажа из книг Толкина: он не менялся со дня их первой встречи и был всё так же похож на улыбающуюся сморщенную изюмину в молочно-белом парике.

На Рождество она всегда приносила ему бутылку хорошего портвейна, а он закрывал глаза на то, что она приходила в часы, когда ротонда была закрыта для посетителей, и проскальзывала за тяжёлую дубовую дверь, скрытую от глаз непосвящённых.