Трусливый ястреб

Эта техника, а также тот факт, что мы стали легче из-за сгоревшего топлива, наконец-то позволили мне задрать полозья над заграждением. Но когда я попытался перелететь через него на самой пиковой высоте, «Хьюи» слишком быстро нырнул вниз. Двигаясь вперед, я вылетал из зоны воздушной подушки.

И что же делать? Я попросил Ричера осмотреть местность позади нас. Он сообщил, что ряд проволочного заграждения находится в пятидесяти футах. Это было новостью для меня. Я решил сдать чуть назад, чтобы освободить пространство впереди для разгона и перелететь над барьером. Ориентируясь на команды Ричера, я отлетел как можно дальше и начал разгон. Бесполезно. Я был в футе от заграждения, но мне пришлось выровнять машину и остановиться, чтобы не запутаться в проволоке. Я сдал назад и снова низко завис над минами.

Лиз предложил:

– Попробуй поворот с правой педалью.

То, что надо. Именно поэтому Лиз выжил в двух войнах. Он знал машину. Педали отвечали за рулевой и хвостовой винты. Поворот направо с реактивным моментом должен был высвободить мощность для несущего винта.

Я снова сдал назад. Вместо того чтобы рвануть вперед, я парил рядом с заграждением на высоте в несколько футов, а затем резко накренился направо. Сработало! Я получил дополнительный толчок, который позволил перемахнуть над барьером.

Я продолжил поворот уже за изгородью и приземлился на тротуаре с другой стороны. Обливаясь потом, я чувствовал себя так, будто только что вплавь пересек Атлантический океан.

– Неплохо, – отметил Лиз, когда мы приземлились с безопасной стороны проволочного заграждения. – Надеюсь, ты усвоил урок, – он говорил спокойным тоном.

– Урок? – совсем без сил спросил я. – Какой урок?

– Никогда не доверяй ворчунам, – ответил он.

Тем вечером в «Индюшачьей ферме» нам запретили ехать в деревню. Кто-то в лагере советников снова начал подворовывать. На этот раз сообщили о пропавшем холодильнике.

После первой ночи в той адской палатке я перебрался в шапито, где соорудил себе подобие койки (на деле это была просто спальная полка). Я воспользовался досками от старых ящиков для боеприпасов. Я постелил свой сдутый надувной матрас сверху и расположился в самом углу продуваемого навеса. Несколько других парней проделали то же самое; здесь было прохладней и суше, чем в палатках.

Поскольку отправиться в город не удалось, мы сидели за длинным деревянным столом в шапито, играли в шахматы и слушали радио. Мы слушали радио «Ханой», там ставили самую нормальную музыку. Каждый вечер на этой радиостанции шел выпуск новостей, его вела Ханойская Ханна. Женщин-дикторов было несколько, но мы всех называли одним именем. Нам хотелось верить, что она была из Токийских Роз.[3]

Впервые за три месяца Ханна упомянула название нашего подразделения. Она сообщила, что ей очень жаль нас, бедняг, но сегодня ночью нас ждет минометный обстрел.

Мы переглянулись и заржали.

– Ну хрень собачья! Ха-ха-ха!

– Эй, а я все равно сделаю себе окоп. И вам советую.

Через несколько минут после объявления Ханойской Ханны сооружение окопов стало популярным времяпрепровождением. Земля полетела во все стороны. Правило, запрещавшее раскапывание дерна вместе с травой, было проигнорировано. Обитатели Кэмп Холлоуэй спали за стенами из мешков с песком и всегда могли нырнуть в близлежащий бункер в случае обстрела. Расположившись на так называемой передней лужайке, мы внезапно почувствовали себя незащищенными.

Красная почва на участке так ссохлась и затвердела, что к полуночи окопы едва были по пояс. Когда пробил назначенный час и обстрела не последовало, копание замедлилось. Я соорудил окоп рядом со своей койкой, и он был одним из самых глубоких.

Минометы ударили, но не по «Индюшачьей ферме», а по нашей заправочной станции в «Чайной Плантации». Из всех снарядов, залетевших единым залпом, одна проклятая мелкая мина приземлилась прямо посередине палатки, где ночевала заправочная бригада. Семь человек, включая троих рядовых нашей роты, погибли на месте. Мы успокаивали себя тем, что они даже не успели понять, в чем дело.

На следующее утро во время брифинга нам сообщили, что французский хозяин чайной плантации по соседству подал на нас жалобу.

– Вьетконговцам? – спросил Коннорс.

– Нет, не вьетконговцам, а нам, – ответил Уильямс. – Он говорит, что близость нашего лагеря к его ферме приносит ему одни убытки, и хочет, чтобы мы переместили заправочную базу вместе с пехотой.

– Мы переезжаем? – спросил кто-то.

– Не знаю. Полковник отправился к нему в гости этим утром.

– Что за дела! – воскликнул Коннорс. – Уильямс замер на месте, пока Коннорс продолжал: – Мы жертвуем жизнями, чтобы освободить эту тупую страну, а какой-то французский козел заносит в карман вьетконговцам и не хочет, чтобы наша вонючая армия сидела в его чайных кустах. Предлагаю расхерачить этого козла!

Уильямс проигнорировал Коннорса и продолжил брифинг, но большинство было согласно.

Мы не стали его херачить; база тоже осталась на месте. Кавалерия просто пообещала не трогать его плантацию. Нам запретили летать над ней, особенно на малой высоте.