Мама, до того мало заинтересованная в жизни вполне взрослого сына, внезапно осознала, что он тоже смертен, и с особым рвением принялась за его воспитание. В больнице она дневала и ночевала, а когда Ньюта выписали, звонила каждый день, заходила после работы, постоянно хлопала окнами, убирала все, что могло нанести хоть какой-то вред организму (и не важно, что ее чадо не собиралось себя убивать) и постоянно что-то готовила. Ньют даже не выходил на улицу какой-то период времени, потому что попросту в этом не нуждался.
С байкерским клубом пришлось покончить хотя бы потому, что Ньют отныне боялся садиться на все, что не имело крыши, круглого руля и четырех колес. Ну, и мама тоже немало постаралась в этом деле. Байк еще можно было реанимировать, и потому его продали какому-то чудаку, хотя Ньют, честно признаться, не хотел этого делать: он как будто слился со своим двухколесным монстром, на тюнинг которого потратил не одну тысячу и не один месяц. Остальные байкеры приняли его решение с пониманием и даже перечислили кое-какую сумму на его счет в качестве компенсации. О том, что в таких случаях полагалась компенсация, они сами, казалось, доселе не догадывались и сделали лишь то, что считали более-менее справедливым. Все выделенные ему деньги Ньют потратил на тайный перелет в США, в солнечную Калифорнию, подальше от туманов, дождей, легендарной серости Лондона и мамы, забота которой казалась чем-то совсем непривычным и надоедливым. После переезда одни посчитали его исчезнувшим в никуда, другие — суицидником, третьи — хамом, не оценившим старания матери. И лишь тесная группка людей знала, что с ним происходит, где и как он живет.
Благодаря прошлому байкера Ньют смог найти работу в не самой преуспевающей, но тем не менее не теряющей клиентов ремонтной мастерской, где работал только с мотоциклами (в авто он, по правде сказать, пока что разбирался не лучше некоторых клиентов). Ему исправно платили, давали выходные, не насиловали мозги по поводу и без, а его босс вообще оказался замечательным человеком с замечательной привычкой посмеиваться над британским акцентом своего подчиненного и проливать кофе на капот чьей-нибудь «Митсубиси» или крыло новенького спортбайка «Ямаха». В свои шестьдесят четыре он выглядел не старше пятидесяти пяти, не хотел ничего от жизни, грезил избавиться от осточертевшей мастерской и выйти наконец на пенсию, хотя по стереотипам, сложившимся в голове Ньюта, в таком возрасте жажда творить всякую ахинею у него должна была быть даже сильнее, чем у молодых. Он редко расспрашивал Ньюта о прошлом, хотя временами его надирало поговорить по душам, знал все об аварии, не выказывал никакой жалости и, что блондин считал самым главным, редко совал нос туда, где тот был не нужен.
С боссом они сблизились довольно быстро. Иной раз выпивали в пабах по вечерам, учились играть в покер и стреляли по бутылкам из старого пистолета на заднем дворе. У них была кучка знакомых, которая Ньютом отдельно от старшего мужчины не интересовалась вообще, и, блондин, можно сказать, большую часть времени проводил в одиночестве. Тесные приятельские отношения у него сохранились лишь с некоторыми байкерами из Англии, но общение по интернету он хорошей заменой реальному не считал, а перелететь через всю Америку и Атлантику ради дружеской встречи деньги не позволяли. Зная, что положение подчиненного не слишком радужно, босс, привыкший к парню за несколько коротких месяцев, решился предложить тому довольно заманчивую сделку, от которой Ньюту трудно было отказаться даже из вежливости.
***
— Хей, Ньют! — слегка припоздавшего блондина (во всем был виноват не сработавший вовремя будильник) босс окликнул откуда-то из гаража. Он восседал на старом кресле, широко раздвинув колени и держа между ног большую цилиндрическую банку с карамелью. Мужчина бросил вошедшему одну конфету — кажется, лимонную, — вместо не существующего в его лексиконе «доброго утра» и указал на складной низкий стульчик, на котором Ньют всегда чувствовал себя великаном.
— Ты обдумал мое предложение? — он почесал подбородок, хрустя конфетами, и внимательно посмотрел на парня. Его большие щеки расходились волнами, когда он жевал. Мужчина не был чересчур толстым, но тем не менее напоминал слегка переевшего медведя. Мускулистого, покрытого татуировками, но умудрившегося накопить немного жира.
— Да, — бросил Ньют, — обдумал. И, пожалуй, приму его.
Мужчина заулыбался так обрадованно, будто Ньют только что спас его от эшафота. Он отставил в сторону банку, стряхнул с живота похожие на осколки стекла конфетные крошки и достал неизвестно откуда блокнот (Ньют мог биться об заклад, что он все это время лежал у босса под задом, и от этого слегка поморщился) с исписанными крупным корявым почерком листами. Он с трудом перелистнул несколько страничек, облизывая подушечки пальцев и оставляя на бумаге жирные отпечатки.