Царь Амореев

– Добро пожаловать, сыны Энлиля, в мой дом, в Белый Аморей! – произнес Рим-Син. Абуд ничего не понял из сказанного, кроме слов «Энлиль» и «Белый Аморей», но интуитивно поклонился, что повторили за ним остальные четверо.

– Добрый вечер, отец! – произнес Абуд и сложил руки перед собой в форме приветствия, известная во всем мире, две ладони сложенные вместе перед лицом.

Лугаль распознал этот жест и легонько кивнул. Рост чужака сильно поразил Рим-Сина, вавилонянин был выше него почти на две головы.

– Я те-бя со-вер-шен-но не по-ни-ма-ю, сы-нок. Но пов-то-рю мед-лен-не-е: Доб-ро по-жа-ло-вать сы-ны, Эн-ли-ля! – и уже быстрее, скорее для себя, произнес себе под нос – Будем творить историю!

Слова, произнесенные медленнее, Абуд понял. Аморейский и аккадский языки как два кузена, 7 из 10 слов похожи по звучанию, если вслушиваться и проговаривать их медленнее. Лугаль протянул поднос с шестью чашками без держалок круглой формы. Абуд недоумевал, где его слуги, почему царь сам все это делает? Он схватился за поднос, думая, что царь велит ему забрать его, но тот мертвой хваткой держался за другой конец. Абуд в извинительном жесте кивнул и отпустил круглый плоский предмет. Тут же кто-то из зевак принес табурет и лугаль, разместив поднос на нем, разлил желтую жидкость по чашкам. Рим-Син предложил всем пятерым испить из странных чашек и взял одну из них себе.

Абуд взял следующую и тоже по слогам медленно произнес:

– Доб-рый ве-чер о-тец!

Лугаль напрягся и понял «Добрый вечер, отец!» В его глазах промелькнула искра понимания и он снова быстро затараторил на своем:

«С миром, с миром пришел сын к нам. Небо привело тебя ко мне, сам Энлиль пожелала этого. Как же я устал, твою мать… Ой, простите (он обернулся на зевак, те повторяли за ним как попугаи, каждое слово) Как же долго я тебя ждал!»

Абуд отрицательно закачал головой:

– Я те-бя не по-ни-ма-ю о-тец!

Лугаль кивнул, он понял, что быстро говорит и произнес по слогам:

– Я-го-во-рю-что-рад-те-бя-ви-деть! – голос лугаля с каждым слогом повышался на тон, что в конце предложения он практически кричал на гостя.

Абуд напряженно слушал, а поняв, что ему сказали и практически в той же манере ответил:

– Спа-си-бо-я-на-дол-го. На-ших-ко-ней-нуж-но-на-кор-мить-а-мне-и-мо-им-во-и-нам-нуж-на-е-да-во-да-и-ноч-лег! – Абуд почти выдохся от напряжения под конец предложения и ждал пока слова дойдут до царя.

Лугаль кивнул и тут же возле него, как грибы, выросли двое слуг в сером одеянии. Он им стал что-то быстро говорить на своем тарабарском, красноречиво тыкая на Абуда, на его братьев и их коней. Потом обернулся в сторону задних дворов, приложил к губе что-то вроде трубы, похожей на высокое узкое ведро без дна, и прокричал в нее на тарабарском очень громкую быструю речь. Голос его в трубе стал звучать настолько громко, что вавилоняне и их кони почти оглохли на левое ухо, видимо сообщение было адресовано людям, находившимся далеко и внутри задних конюшен. Один из слуг забрал коней, а второй кинулся бежать во дворец, да так быстро, как будто за ним гнались голодные волки. Ворота за спинами пятерых с грохотом захлопнулись. Правитель Белого Аморея велел им всем следовать за ним. Абуд послушно пошел рядом, его правую руку обнюхивал лев, который шел за лугалем, нервируя черного огромного волка, который обнюхивал льва. Мокрый нос большой кошки тыкался ему в ладонь, но страха Абуд не испытывал, скорее даже хотел погладить его за гриву. Лев как-то странно прорявкал на своего хозяина и тот в ответ ему почесал за ухом. На вопрос Абуда, можно ли и ему почесать киску за ухом, лугаль многозначительно улыбнулся, давая понять, что не он хозяин льву. Абуд рискнул, и потянулся ко льву. Тот обнюхал руку, затем как будто забыл о его существовании и продолжил идти, Абуд почесал егомежду глаз. Рим-Син увидел в этом знак – его личный лев, который даже не ест, если ему еду пинесет кто-то из слуг, дал себя почесать вавилонянину. Все-таки, благородные хищники умеют признавать силу, более мощную, чем они сами. Как после этого можно думать, что у животных нет души и разума?

Братья Абуда по привычке шли шеренгой за ним и оглядывали всех вокруг, подозревая в любом грехе. Лугаль положил руку себе на грудь и произнес: «Рим. Рим-Син». Потом указал на грудь Абуда и последний понял, что его просят назвать свое имя. Он так же положил руку себе на грудь и произнес: «Абуд»

Рим-Син кивнул и снова произнес, указывая пальцем на свою брошь на чалме:

«Я-лу-галь-Бе-ло-го-А-мо-ре-я»

Абуд понял, о чем он и сделал знак почтения, пятью пальцами правой руки, задев, сперва свой лоб, а затем этими же пятью пальцами, задев подол желтого сюртука Рим-Сина.

«Я-сын-лу-галь-ди-на-Ва-ви-ло-на. Я-тарх»

Рим-Син остановился, его лицо просияло от понимания и из его горла вырвалось что-то вроде восторга.

«Апель-Син!» – произнес лугаль и сделал жест большого уважения, задев правой пятерней лоб и кинув воздушное приветствие в горизонт вправо от себя. Абуд сделал жест благодарности. Этот лугаль знал о великом Апель-Сине.