Царь Давид

Сын купца бросился было к старым друзьям своего отца с просьбой подтвердить его личность и разоблачить домоправителя-самозванца, но большинство из них уже умерло, а те, что еще были живы, отказались стать его свидетелями. И этих людей можно отчасти понять: за долгие годы, проведенные в рабстве, он сильно изменился, так что в нем и в самом деле трудно признать того юношу, которого они когда-то знали. А вот с самзванцем их связывает множество общих дел, многие должны ему деньги и потому никто не хочет с ним ссориться…

Выслушав этот рассказ, Давид велел вызвать во дворец бывшего домоправителя купца. Тот поспешил явиться и заявил, что он никакой не домоправитель, а самый что ни на есть настоящий единственный сын покойного, которому тот завещал свое состояние, и у него есть свидетели, готовые сие подтвердить. А этого мошенника и самозванца, называющего себя сыном его почтенного отца, он вообще впервые видит.

Давид не скрывал своей озадаченности: каждый из этих двоих мужчин утверждал, что он говорит правду, один из них даже грозился привести свидетелей, но никакой гарантии, что свидетели не будут лгать, не было, и как установить, на чьей же стороне правда, Давид не знал. И тут Соломон, которому по одной версии легенды было в то время девять, а по другой и вовсе семь лет, попросил у отца дать ему возможность разрешить это дело.

Когда Давид согласился, Соломон велел обоим судящимся мужчинам пойти на могилу покойного купца, извлечь его труп, отрубить у трупа кисть руки и принести ее во дворец. Поклонившись, истец и ответчик удалились исполнять приказ маленького принца, а Соломон подозвал слугу и велел ему незаметно следовать за ними и затем рассказать все, что тот увидит на кладбище.

Через некоторое время слуга вернулся и поведал, что, явившись на кладбище, человек, заявивший, что он является бежавшим из рабства сыном купца, долго плакал и не хотел раскапывать могилу. Тогда тот, кто называет себя настоящим сыном купца и владеет его имуществом, быстренько взялся за лопату. Затем, когда показался труп, первый мужчина начал рыдать в голос и умолять отца простить его за то, что он навлек на его останки подобное святотатство, а второй спокойно достал топор и отрубил у трупа кисть руки.

– Все ясно, – сказал Соломон отцу. – Тот, кто рыдал над могилой и просил у покойника прощения, и является его настоящим сыном, а второй – это вор и самозванец, решивший присвоить имущество покойного хозяина.

Однако Давид возразил на это, что хотя поведение мужчин на могиле и в самом деле наводит на подобные мысли, это еще не может считаться доказательством. В конце концов, пояснил он Соломону, и родной сын может с пренебрежением относиться к мощам отца, а самованец, если он умен, будет разыгрывать взятую на себя роль до конца в любой ситуации.

– Хорошо, – ответил на это Соломон. – Завтра, когда они оба придут в суд, я докажу, что я прав!

Наутро, когда тяжущиеся снова появились в суде и протянули Соломону отрубленную от скелета купца кисть, принц велел им обоим чуть-чуть надрезать палец и приложить его надрезанным местом к кости покойника.

– Смотрите все! – провозгласил Соломон. – Кровь одного из них скользнула по мертвой кости, словно это была не кровь, а капля ртути. Кровь второго, наоборот, мгновенно впиталась в кость, та приняла ее и на какое-то время даже словно ожила от этой крови! И ясно почему: в первом случае эта кровь была чужой для мертвой кости, а во втором – это была та же самая кровь, которая в свое время текла в жилах покойника, то есть кровь его сына. Таким образом, человек, утверждающий, что все эти годы он провел в рабстве и только сейчас добрался до родного дома, говорит правду – он и в самом деле сын покойного купца. А вот другой – это лживый самозванец, которому мало было доли управляющего своего господина, и он захотел стать его наследником!

Таким был «дебют» Соломона в роли судьи, и о необычайном уме маленького принца потом еще долго судачили в народе. Возможно, после этого Давид стал все больше утверждаться в мысли, что именно Соломон должен сменить его на престоле[73].

Мысль о возможности такого развития событий не давала Авессалому покоя! Привыкший к роскоши, заведший при своем дворе большую конюшню и выезжавший на прогулку в колеснице в сопровождении пятидесяти человек личной стражи, Авессалом жил предвкушением того дня, когда он обретет всю полноту власти и начнет повелевать народом. И если отец не собирается передать ему эту власть добровольно, по имеющемуся у него праву, считал Авессалом, значит, он возьмет полагающееся ему другим путем.

И хотя, как показали последующие события, Авессалом и в самом деле был не очень умен, но и глупцом его назвать было никак нельзя. Во всяком случае, он понял, что если действительно хочет отстранить отца от власти, то для начала ему надо попробовать переломить общественное мнение: усилить в народе недовольство правлением Давида и, одновременно, внушить этому народу любовь и доверие к нему, Авессалому.