Мать сего доблестного сына.
Предисловие
Мнения о происхождении царя Дмитрия сильно расходятся. Некоторые историки осмеливаются называть его самозванцем, другие считают его законным государем.
Олеарий, секретарь посольства, которое герцог Голштинии направил в Персию и Московию, относится к числу первых и утверждает, что Дмитрий был монахом из Ярославля. Поскольку его рассказ слово в слово воспроизведен в словаре Морери, я отсылаю к нему читателя.
Другие историки говорят, что он не был монахом, но был сыном монаха, третьи называют его сыном священника, который отдал его в услужение польским вельможам, наконец, некоторые полагают, что он был сыном царя Васильевича. Я разделяю мнение последних, поскольку мне оно кажется наиболее разумным и обоснованным.
Первым о нем написал Маржерет, французский дворянин, который по одному ему ведомым причинам отправился сперва в Польшу, а оттуда – в Московию, где был капитаном охраны самого Дмитрия. Я решил, что ему стоит верить более, чем кому-либо другому, ибо он своими глазами видел то, о чем рассказал впоследствии.
В свое книге, озаглавленной «
«
Бареццо Барецци, Янсон и г-н де Ту, похоже, полностью разделяют это мнение. Последний изобразил Дмитрия в столь выигрышном свете, что с трудом можно себе представить, что тот был способен на коварство и гнусное самозванство, в которых враги осмеливались его обвинять.
Теперь можно не сомневаться, что в нем действительно текла та кровь, которой он хвалился. Конечно, можно не доверять предвзятым или плохо осведомленным путешественникам, однако король Сигизмунд Август6
и вся польская знать, собравшаяся на Сейм в Варшаве и изучившая представленные им доказательства его происхождения, признали его истинным царевичем Дмитрием, сыном царя Васильевича.Я думаю, стоит доверять этим источникам, не вызывающим подозрений, и считать Дмитрия совершенно не виновным в самозванстве, которое ему осмеливались приписывать.
Мне остается лишь добавить, что меня не следует винить за то, как я представил его историю. При слове «история» иной критик может резко прервать меня и даже меня самого обвинить в самозванстве. Признаюсь, в некоторых эпизодах я отошел от истины, казавшейся мне неправдоподобной, но я неуклонно следовал правде во множестве других и не хотел, чтобы мое повествование выглядело лишь сухой летописью. Все события в нем правдивы, я изложил их в порядке следования, кроме того, я ссылался на тех авторов, у которых я вычитал про те или иные события, дабы никто не упрекнул меня в вымысле.
Я старался разнообразить стиль и придать ему наибольшее благообразие. Я также упоминал о скрытых мотивах, двигающих людьми: это почти всегда любовь, ревность и тщеславие. Нередко то, что нам кажется искусной политикой, на самом деле объясняется совсем простыми причинами. Удалось ли мне выполнить мою задачу, решать публике. Я надеюсь извлечь пользу из критики и именно с этой целью я представляю ей эту историю.
Том
IКнига
IМосковия стонала под гнетом тирании царя Васильевича; народы, склонившиеся под игом, не имели даже печальной свободы жаловаться, лишенная привилегий знать приносилась в жертву при малейших подозрениях, воля государя являлась единственным законом, который все обязаны были соблюдать7
.Этот правитель являл собой странное и чудовищное сочетание великих достоинств и еще больших недостатков. Где-то осторожностью, где-то смелостью он расширил границы своего государства за пределы территорий, оставленных ему предшественниками, и после нескольких сражений вынудил татар уступить ему Астрахань, Казань и ряд других необходимых ему городов. Впрочем, удача не всегда была к нему благосклонна, и в войнах, которые ему пришлось вести против Швеции и Польши, он потерял бы, возможно, и государство, и жизнь. Однако он искусно сумел вовлечь в конфликт в своих интересах папу Григория XIII, и тем самым добиться мира на гораздо более выгодных для себя условиях, чем следовало бы рассчитывать8
.