Царь Гильгамеш

– А я и слаб, Мескан. Мне так худо, Мескан! – Последние слова он почти выкрикнул.

– Я знаю. Это так. Но твой долг выше тебя. Сначала ты царь и лишь потом – человек. Выйди к ним, от этого многое зависит.

– Нет, Мескан. Сначала я человек. И моя душа ноет. Дай мне побыть одному, потом, когда… потом… потом я выйду.

– Мой учитель, Сан Лагэн, говорил: «Если долг требует сделать нечто, а ты не можешь, то надо все-таки сделать».

Бал-Гаммаст поднял глаза. Перед ним был умный, преданный, чистый, как колодезная вода, человек… И – безжалостный. Пощады от него не жди. «Как мог милосердный старик Сан Лагэн говорить такие вещи? Почему он этого взял в ученики?»

Видно, лицо его скрыло слишком немногое – Мескан сейчас же ответил, словно прочитав мысли:

– Он сам когда-то был таким, как я. И когда-нибудь я стану таким, как он.

Бал-Гаммаст сжал голову руками. Больше всего ему хотелось быть не здесь, не сейчас и не тем, кто он есть. Еще ему хотелось сжаться в комок и стать незаметным для всех. Но так не будет. «Творец! Значит, и это надо пережить. Дай мне сил. Дай мне сил. Ты один можешь дать мне сил, сколько нужно».

Город требовал его боли. Он мог ответить только подарком. Таким, чтобы сердце облилось кровью, но никто не увидел и не понял бы этого. Им понравится. В конце концов, они не виноваты. Такова царская мэ.

Им понравится…

– Хорошо, Мескан.

Вечером царь позвал к себе старших людей Урука. Он постарался говорить, как должно это делать государю и как он не любил говорить.

– Я исполнял свой долг на ложе, выполняя обещание, и сделал довольно. Теперь скорбь по сестре моей, государыне Баб-Алларуада и дочери царя Доната Барса, отвращает меня от лона урукских женщин. Но пусть никто не смеет упрекать меня в недостатке внимания к городу. Попирая скорбь, сегодня я еще один раз возлягу с женщиной, попросившей этого дара.

И он прошелся взглядом по лицам. Да, им понравилось. Но было два или три человека, скорее напуганных, чем довольных. Им Бал-Гаммаст был благодарен более, чем кому-либо еще в последние месяцы.

* * *

Их оставалось еще много – женщин, хотевших царского ложа. «Бог рассудит», – объявил Бал-Гаммаст. По жребию ему досталась некая Анна, дочь писца Анагата, оставшегося верным в пору мятежа, а потому убитого.

Незадолго до полуночи молодой царь, ожидая, когда приведут к нему эту самую Анну, сидел на ложе и мучился гадкими сомнениями. Да, он решился сказать все, что надо. И с недобрым удовлетворением отметил, сколь изумлен Мескан. Но теперь требовалось сделать все, что надо, а сил-то нет. Ему нестерпимо хотелось спать. В голову не шли забавы тела, мысли все время перескакивали то на Аннитум, то на отца, то на Садэрат, а то и вовсе на какую-то ерунду. За миг до того, как Анна Анагат вошла в его судьбу, Бал-Гаммаст размышлял о городских стенах: сколько дней он не интересовался строительством? Три? Или уже четыре?

…Высокая, худая, тонконогая, широкоскулая, совершенно чужая. Длинные черные волосы – как трупы на поле боя, безо всякого строя и порядка. Тяжелый подбородок. Пухлые губы. Мясистый нос. Улыбка – доверчивая, как у ребенка, уверенного в том, что его сейчас не обидят, да и вообще все будет хорошо. О да. Улыбка замечательная. Бал-Гаммаст позабыл о груди и бедрах, о коже и… обо всем он позабыл. Даже о городских стенах. Конечно, он не обидит ее. Конечно, все у нее будет хорошо. Он очень постарается, чтобы все у нее было хорошо.

И голос у Анны оказался высокий и звонкий, совершенно детский.

– До чего же ты устал, мой царь. Как же ты устал! Пощади его, Творец…

Она подошла вплотную и ласково прижала голову Бал-Гаммаста к своему животу.

– Откуда ты… знаешь?

– Что ты устал?

– Да.

– Просто знаю. Как-то само собой.

Ребенок утешает царя. Так все быстро произошло! Анна увидела его и за один миг сломала ту стену, которая всегда бывает между мужчиной и женщиной, встретившимися в первый раз. Бал-Гаммаст не знал, что говорить, и не хотел останавливать ее. Анна перебирала пальцами его волосы. Казалось, будто у нее и в мыслях нет переходить к буйному поединку на ложе.

– Когда ты родилась?

– Двадцать солнечных кругов назад, мой царь.

Совсем не ребенок. Впрочем, какая разница! Бал-Гаммаста посетило странное чувство, словно он был отцом Анны, но в то же время Анна каким-то непонятным образом была его матерью…

– Я буду счастлива уже тем, что обнимаю тебя. Если ничего другого не случится сегодня ночью, то и этого будет достаточно.

Такой щедрости Бал-Гаммаст никак не ожидал. Он точно знал: Анна не лжет и действительно будет счастлива от самого невинного соприкосновения их тел. И так же точно знал, сколь многого она желает, сколь далеко простираются ее мечты. Бал-Гаммаст видел ее – до самых глубин души и не мог отыскать там, внутри, никакой грязи. Нежность, смирение, искренность и достоинство. Если бы кто-нибудь спросил у него, откуда взялась эта способность – заглядывать в душу – и как долго останется с ним, то Бал-Гаммаст не смог бы ответит. Он просто видел, да и все тут. Как Анна видела его усталость.

– Сядь ко мне на колени. Я постараюсь дать тебе все, чего бы ты ни пожелала.