– Точно. Красота. А города все равно – наши. Левой щекой, левым ухом, левым виском Бал-Гаммаст почувствовал, как сдерживается мать.
– Ты совсем как ребенок. Балле, брат. Неужто не понял ты, какое сокровище даровал нам сегодня Творец?
Бал-Гаммаст почувствовал раздражение. «Неужто ты сам, балда, не понимаешь, что сокровище – сокровищем, а города важнее. А? Не понимаешь? Почему, онагр упрямый? А? Только бы не сорваться! Нет. Не нужно. Это будет совсем не вовремя». И он не стал отвечать.
Зато ответила сама певунья. Растянув серебряные губы в почтительной улыбке, она заговорила по алларуадски безо всякого акцента, настолько чисто, насколько бывает лишена ила и грязи колодезная вода:
– Гимн о Нинурте-герое древнее кудурру, стоящих на коренных землях Царства. В нем рассказывается об очень далеких временах. Никто не может быть уверен в правдивости сведений о той поре и тех людях. Народ суммэрк помнит одно, народ алларуадцев – другое. Кто посмеет быть судьей? Впрочем, если отец мой государь пожелает, я готова покориться и признать его правоту. Аннитум:
– Пожелай-ка, Балле!
Бал-Гаммаст твердо знал: последуй он совету сестры, и царица сейчас же заговорит о рассудительности певуньи, о ее искусстве, об учтивой манере… Та, что во дворце, умеет держать баланс между тяжущимися людьми, хотя бы и тяжба шла о мелочи, Чужой спор она всегда обратит себе на пользу. Не грех поучиться у матушки.
И он промолчал.
– Я рад был бы услышать еще что-нибудь… если наша гостья не утомилась, – обратился к певунье Сан Лагэн.
Та поклонилась первосвященнику. Шепнула несколько слов Шагу…
– Если ваше терпение не иссякло, я буду петь поэму о царе Гурсар-Эанатуме, начертанную неведомо кем от его имени три раза по тридцать шесть солнечных кругов назад.
Аннитум отдала команду:
– Пой!
И Шаг поднес к лицу смуглой женщины первую табличку:
Бал-Гаммаст изумленно забормотал:
– Ууту-Хеган Пастырь – слуга?..
Шаг быстро поменял табличку.