Читаем Царь-гора полностью

Сильно вздрогнув, Федор обернулся. Сзади стоял беловолосый старик с долгой бородой, заткнутой за пояс. На нем была длинная ветхая рубаха, похожая на монашье рубище, а на ногах огромные лапти, подвязанные веревочками. На плече он держал вязанку хвороста.

— Бог в помощь, — одеревенело произнес Федор.

— И тебе, хороший человек, помогай Бог. Что ж ты товарищей своих бросил?

— Гусь свинье не товарищ, — с запинкой ответил он.

Длинные волосы старца шевелились от несильного ветра, и Федору казалось, что от головы его исходит белое сияние, на которое было непросто смотреть.

— И потом — в чем вы меня обвиняете, дедушка? — спросил он, отводя глаза.

— Господь с тобой, хороший человек, в чем мне тебя винить. Ты только вот о чем подумай. Когда ты шел наверх, тебя вела свобода. А когда спускался — что вело?

Федор резко вздернул голову, но тут же невольно вскинул руку к глазам.

— Я…

— Спроси у цветка — почему он вырос там для тебя? Чтобы управляться со своей свободой и не потерять ее, — что ты должен нести в своем сердце?

Федор долго собирался с мыслями, придумывая ответ. Когда он произнес первую, коряво прозвучавшую фразу, старика перед ним не было. Белая голова светилась далеко впереди. Федор, не раздумывая, кинулся догонять.

— Постойте!.. Да стойте же… Я понял…

Старец остановился.

— Вы из отряда полковника Шергина, — еще издали прокричал Федор. — Я хочу спросить вас…

Но, приблизившись, он не мог вспомнить ни одного вопроса. Смотрел и громко, взволнованно дышал.

Старец подошел и положил руку ему на голову.

— Ступай, хороший человек, ступай. Господь тебя потрудиться зовет. Прошу лишь — мирен будь. Других за собой потянешь. Бог вами чудо и сотворит. Вся Русь на Царь-гору подымется.

В этот момент Федор почувствовал, как увлажнились глаза.

— А тех двоих… не спасти? — выдавил он.

— То теперь не твоя забота, ступай себе.

Старец подбросил на плечо вязанку и двинулся дальше. Федор не сумел придумать, чем его остановить.

Сжавшись у стенки полуобрушенной пещеры, Скелет пристукивал зубами от страха. Луч фонаря то высвечивал руку мертвеца, погребенного обвалом вместе с золотом, то метался в поисках выхода из каменного склепа. Наружное отверстие пещеры было замуровано глыбами камня, зато туннель, уходивший в глубь горы, завалило только наполовину. Но идти туда Скелет панически боялся. Именно из туннеля шел темный ужас, который он почувствовал за миг до того, как рухнул потолок пещеры. Он и сейчас слышал доносившееся оттуда щелканье и тихое шипение, будто где-то сыпался песок. Звук приближался.

Скелет отполз дальше, волоча разбитую камнем ногу, уменьшился в размерах, насколько сумел, и выключил фонарь. В темноте громко бухало сердце.

Вдруг он заметил, что стало светлее — можно было разглядеть себя и стену пещеры с коркой засохшего мха. В страхе повернув голову, он увидел человеческую фигуру — целиком белую и этой белизной разрывающую тьму пещеры. От фигуры веяло спокойствием и миролюбием. Скелет немного ободрился.

— Ты кто, — пролепетал он, — привидение?

— На-ка, пощупай, — ответила фигура, приближаясь.

Скелет сообразил, что это не призрак, а обыкновенный старик, хоть и странный. Нагнувшись, он дал себя потрогать, затем склонился над вытянутой ногой Скелета, в окровавленной и разодранной штанине.

— Ну ничего, это мы выправим.

Он быстро хлопнул ладонью по колену, Скелет взвыл и, таращась, попытался замахнуться на старика.

— Как, полегчало? — как ни в чем не бывало спросил тот, разгибаясь.

Скелет с удивлением обнаружил, что и впрямь стало лучше, нога могла сгибаться.

— Полегчало, — пробормотал он. Потом покосился на мертвеца. — А его поднять сможешь?

— Товарищу твоему ничем уже не поможешь. А ты вставай-ка, да идем отсюда. Пока те не пришли. — Старец кивнул на туннель.

— А кто там? — замирая от жути, спросил Скелет.

— Да уж известно кто. Ничего хорошего от них не жди.

Старец подхватил его под руку, с силой поставил на ослабевшие от страха ноги.

— Как мы отсюда выйдем?

— Пойдем потихоньку, так и выйдем. Тропка всюду отыщется.

Старец взял Скелета под локоть и повел неторопливо. Скелет озирался, удивляясь тому, что они идут и все никак не упрутся в стену пещеры. Казалось камень расступался перед ними, рассекаемый, как прежде темнота, сиянием, стекавшим со старца.

— Зовут-то тебя как, радость ты моя?

— Скелетом погоняют.

Старец качнул головой, и Скелету почудилось, будто где-то нежно зазвенели бубенцы.

— Не гоже живого человека мертвецким именем звать. При крещении как нарекли?

— Юркой. А тебе почем знать, что я крещеный?

— Георгий, значит. Хорошее имя. Почем знать-то? У тебя ж на лбу крест горит. Святые печати — они, милый, не смываются.

Скелет старательно ощупал лоб.

— И правда горит. Заболел, что ли?

В степи свистело и завывало, точно стая волков окружила дом. В сумерках молнии были особенно впечатляющи, разливая в темно-сером воздухе бледно-желтую, водянистую акварель. Ветер бросал в окно горсти пыли и тут же уносил ее прочь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Живая вещь
Живая вещь

«Живая вещь» — это второй роман «Квартета Фредерики», считающегося, пожалуй, главным произведением кавалерственной дамы ордена Британской империи Антонии Сьюзен Байетт. Тетралогия писалась в течение четверти века, и сюжет ее также имеет четвертьвековой охват, причем первые два романа вышли еще до удостоенного Букеровской премии международного бестселлера «Обладать», а третий и четвертый — после. Итак, Фредерика Поттер начинает учиться в Кембридже, неистово жадная до знаний, до самостоятельной, взрослой жизни, до любви, — ровно в тот момент истории, когда традиционно изолированная Британия получает массированную прививку европейской культуры и начинает необратимо меняться. Пока ее старшая сестра Стефани жертвует учебой и научной карьерой ради семьи, а младший брат Маркус оправляется от нервного срыва, Фредерика, в противовес Моне и Малларме, настаивавшим на «счастье постепенного угадывания предмета», предпочитает называть вещи своими именами. И ни Фредерика, ни Стефани, ни Маркус не догадываются, какая в будущем их всех ждет трагедия…Впервые на русском!

Антония Сьюзен Байетт

Историческая проза / Историческая литература / Документальное
В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза