Царь-гора

Шергин отправился разыскивать доктора. Долго ходить не пришлось: доктор открыл медицинский кабинет под открытым небом. Стулом ему служил чурбан для рубки дров, а стола не требовалось – записей и историй болезней доктор не вел.

Перед ним переминались с ноги на ногу и мерзли на ветру четверо молодых кержаков, раздетых до подштанников. Еще двое уже были признаны годными.

– Повернись, – велел доктор следующему, – вытяни руки. Подойди ближе и спусти штаны.

Парень заупрямился, и в ребра ему уперся солдатский штык. Опустив голову, он подчинился.

– Годен, – сказал доктор. – Следующий.

Шергин дождался конца осмотра. Когда шестерых новобранцев увели, он недовольно спросил:

– Что за комедию вы устроили, доктор?

– Я всего лишь выполняю свои обязанности, – невозмутимо ответил тот. – Мобилизованные должны быть освидетельствованы.

– Напомните мне, когда вы в последний раз выполняли эту свою обязанность?

– Однако…

– Правильно, никогда. Не до этого теперь. Так, какая же шлея попала вам под хвост сейчас?

– Я должен был проверить, нет ли у них венерических болезней.

– Они здесь изолированы от всего мира, доктор.

– Опыт показывает, что в изолированных обществах эти болезни поражают все население, если их занесет кто-то один. А что из деревни наведываются в обжитые места, у меня не вызывает сомнений.

– Поясните.

– Я заметил у них инструменты фабричного производства. И одежда большей частью не из домотканого холста.

– Браво, доктор, – с легким удивлением сказал Шергин.

– Простите, господин полковник, я вам больше не нужен?

Лунев дернул бровью и потянулся рукой в карман шинели. Выражение его бледного лица сделалось расслабленным и одновременно застывшим. Не дожидаясь ответа, он скрылся в упавших сумерках, еще более густых оттого, что огонь сгонял тени в пространство между кострами.

Надышавшись воздухом, Шергин вернулся в избу, крикнул Ваську и потребовал горячей воды. Через час в дом ворвался прапорщик Овцын и испортил блаженство отпаривания заскорузлых мозолей.

– Ротмистр Плеснев определил зачинщиков сей провокации числом пять и распорядился пороть, а женский пол отправить по домам. – Он поморгал от волнения, набрал воздуху в грудь и обиженно выдохнул: – Да за кого они нас принимают!.. За разбойников… башибузуков?! Это вовсе нестерпимо!

– Успокойтесь, Митя, – проговорил Шергин, вытирая ногу. – Не рвите себе душу. Скажите лучше, что за моча ударила в голову ротмистру Плесневу?

– Этого я не знаю, – на мгновение сконфузился прапорщик. – Но могу предполагать. Ротмистру ударила в голову успешно проведенная мобилизация среди местного населения.

– Ну и как же он ее проводил? – поинтересовался Шергин.

Тут Митя Овцын замялся.

– Об этом, господин полковник, вам лучше спросить у самого ротмистра Плеснева.

– Черти, – пробормотал Шергин, натягивая сапоги.

По пути им встретилась пара ковыляющих мужиков, виснущих на бабьих плечах. Порка завершилась, солдатская масса гудела одобрением, хохотом и бранью в адрес раскольников. Со стороны прилетел женский взвизг, отчего хохот усилился. Шергин молча расталкивал загораживавших дорогу солдат. Митя Овцын где-то потерялся.

Возле одного из костров показался ротмистр. У него было багровое в отблесках огня лицо и опасно веселые глаза.

– А-а, господин полковник, – развязно крикнул он, – просим к нашему шалашу. Отведайте блюдо под названием «седло поротого сектанта».

Он протянул Шергину шашку с нанизанным куском поджаренного мяса.

– Встаньте, ротмистр, и благоволите пойти со мной. Я хочу задать вам пару вопросов.

– Вам нажаловались эти деревенские свиньи, – предположил Плеснев, когда они отошли в сторону, где было свободней и темнее. Он говорил громко и с вызовом.

– Не угадали.

– Не угадал? – разочарованно переспросил ротмистр. – А-а, вы хотите знать, как прошла мобилизация этих сволочей.

– Можно и так сказать. Только говорите тише, я не глухой.

– Отдаю должное нашему доктору, хоть и мерзавец каких мало. Без его совета мы бы этих столбоверов упрямых до смерти запороли, а ничего не вышло б. Не желают они воевать за веру и отечество, хоть тресни. Ну да, у них же и вера другая и отечества никакого… как такового. – Ротмистр всхохотнул.

– Что посоветовал доктор? – спросил Шергин.

– Доктор сказал умную вещь. Сказал во всеуслышание: велите солдатам употребить их баб и девок. Это для них, говорит, хуже смерти. Замирщение, порча от мира. Все свое, чего другие касаются, они-де выкидывают. А тут бы всех баб выкинуть пришлось.

Ротмистр зашелся в хриплом хохоте.

– А с медицинской, говорит, точки, – выдавил он сквозь надсадный смех, – прямая польза – чтоб не вырождались, свежую кровь им…

– Вы с ума сошли, – изумленно произнес Шергин.

– Нет, почему же. До дела хоть не дошло, а подействовало сразу. Как услыхали, что доктор предлагает, тут же смирение явили, чуть не сами в роты попросились. А доктор-то, доктор, – ротмистра вновь развезло хохотом, – можно, говорит, еще молельню их спалить, все равно сектанты.

Он оборвал смех и сделался мрачным. Покачнувшись, сказал:

– А все равно наш доктор – изрядная скотина… Любви в нем нет, вот что.