Царь-гора

Оказывается, и с давящей тяжестью на душе – всегдашней памятью о невидимом легионе – можно жить, потому что жива и другая память. Он вспомнил восхождение на Царь-гору, за несколько месяцев подзабывшееся. Перед глазами возник белый цветок с желтым глазом, тянущийся к небу среди снега и камня. Федор почувствовал остро саднящую боль в содранных ладонях, ощутил колючий холод в горле, увидел близкое, расписанное под гжель, небо. И тоска в сердце начала таять…

Через неделю он надел белую рубашку и крест на шею.

– Насовсем к нам или так, мимоходом, интерес утолить? – спросил старый священник.

Федор, не сразу проникший в смысл вопроса, замялся с ответом.

– А то есть такие – окрестятся, а потом не видно их, разве на Пасху зайдут, свечку запалят. Ровно зайцы безбилетные от контролера бегают.

– А мне бежать больше некуда.

На июнь была назначена защита диссертации. За полтора месяца до того Федор снял трубку трезвонившего телефона – оттуда вырвались бодрые вопли деда Филимона.

– Федька! Ядреный ты перец, до чего ж я по тебе соскучился. Как мать-отец? Когда к нам сюды опять нагрянешь? Бабка-то наша померла, схоронили на той неделе. Да, слышь, я ж теперь эксплантатор! Бизнес растет, ага, нанял себе двоих, на посылки, пущай бегают заместо меня. Ты-то как, не обженился? Я тебе чего звоню-то. Новость тут такая. Аглайка у нас сомлела. Дохтур приезжал, говорит, в город ее надо, на это… исследование, болезнь искать, значит. А девка ни в какую, лежит, таращится. Худущая, одни глаза остались, а от дохтура будь здоров отбивается. Не поеду, говорит, ни в какой город, там, говорит, помирать страшно. А как забудется, так бредить начинает, ага. Тетка ейная убивается, говорит, Аглайка в безрассудке все Федьку зовет, томится сильно. А как в себя придет, не помнит ничего. Ты б приехал, а? Девку спасать надо, загубит себя. Что ж это за любовь промеж вами такая бедовая приключилась, ох, не пойму, Федька. Ты в припадке укатил, Аглайка учудила тож…

Спустя сутки Федор сошел с трапа самолета в Барнауле. Еще через восемь часов стоял у двери Аглаиного дома. Забыв про звонок, тарабанил кулаком.

– Батюшки! – сперва напугалась, потом просветлела тетка.

Федор скинул с плеча сумку.

– Где она?

Тетка, сама мало не сомлевшая от наплыва чувств, показала на Аглаину комнату.

Задержавшись перед дверью, Федор хотел постучаться, но вдруг отдернул руку. Мысль, бежавшая за ним от самой Москвы, наконец настигла и впиявилась в мозг, впрыснув туда сомнение: что если опять прогонит? В бреду она могла любить его, а наяву… «Хотя бы увижу ее», – подумал Федор и открыл дверь.

Аглая лежала на постели, той самой, где прошлым летом лечила его от простуды. Из-под одеяла в самом деле выглядывали одни глаза, лица было не отличить по цвету от белой подушки.

– Ты… – глаза сделались еще больше, хотя это было уже невозможно.

– Я. Ты звала меня.

Она попыталась улыбнуться.

– И ты опять привел за собой хвост?

Федор перевел дух. Его не гнали. Это главное.

– Нет. Больше никаких хвостов.

– Мне уже лучше. Садись.

Она показала взглядом на табуретку у постели. Федор жадно глядел на ее исхудалое лицо.

– Что ты с собой сделала…

– Хорошо, что ты приехал. Я хочу… нет, я должна тебе…

– Ты ничего мне не должна, – спешно возразил он.

На лице у нее заблестели слезы, потекли к вискам.

– Прости меня. Я была…

И дальше пошло такое, от чего у Федора полезли на лоб глаза. Что она была ужасная дура, хуже самой глупой деревенской бабы. Что ее мало за это просто убить, а надо зажарить на медленном огне. Что из-за своей гордыни и непроходимой тупости она обидела такого хорошего человека, как он. Что он действительно не мог знать, чем все закончится там, в горах, и не хотел никому зла, наоборот, спасал ее, неблагодарную. Что все эти долгие месяцы она только о том и думала и в итоге вот. Результат, как говорится, налицо.

– Простишь?

– Дуреха ты и вправду. Я тебя простил еще до того, как нашел у себя это.

Федор положил ей на грудь золотой медальон.

Аглая просияла, похожая на полыхающую огнем щепку, выпростала из-под одеяла прозрачную руку, сжала заветный медальон.

– Спасибо. Ты настоящий…

– Кто?

– Просто – настоящий.

Федор качнул головой.

– А теперь и ты меня прости.

Аглая внимательно выслушала его, еле заметно двигая тонкими золотистыми бровями: что она была права и он действительно догадывался, когда вел тех двоих в горы. Что, наверное, он в самом деле хотел, чтобы все так кончилось, только не признавался себе – боялся. И что был страшно наказан за это. И какой он был недоумок, что разозлился на нее, когда она прогнала его.

– Оба мы хороши, – подытожила Аглая и взяла его за руку.

– Ну, со мной все ясно, – сказал Федор. – Но ты-то чего ради себя так мучила?

Она изобразила хитрую усмешку.

– Венчаться надо не с тем, кто полюбится, а с кем готов промучиться всю жизнь.

– Это что, – поразился он, – предложение руки и сердца?

– Оно самое.

Федор, вместо того чтобы обрадоваться, огорченно вздохнул.

– Все у нас с тобой не как у людей. Ну почему не я тебе делаю предложение, а ты мне?!