Царь Грозный

И снова ждала Ефросинья, с тоской поглядывая на своего сына Владимира. Тот на все разговоры о престоле имеет один ответ: братец на царство венчан, ему и править! Иногда хотелось крикнуть: «Дурак! Венчать любого можно! Не царский он сын, а значит, и прав не имеет!» Но Владимир слаб и нерешителен, не такому за престол с ярым Иваном бороться… Силы самой Ефросиньи уже не те, тоже стареет. Все равно мыслей о Москве не оставила…

Княгиня махнула рукой холопке, что осторожно расчесывала волосы хозяйки, чтобы облегчить боль:

– Поди глянь, что за шум?

Девка шустрая, неглупая, обернулась быстро, известие принесла не самое приятное:

– Приехал кто-то, из Москвы, сказывают.

– Кто? – Княгиня сама не знала, отчего вдруг заторопилась прибираться. Холопки быстро плели косы, чтобы спрятать под повойник, накрыть большой вдовьей кикой и сверху платом, несмотря на жару.

– Не ведаю, княгиня, вроде сразу в покои к князю торопился…

– Экая ты! – обругала девку Ефросинья, впрочем, вполне беззлобно, она умела ценить умных холопов и знала, что девке никто не станет докладывать о происшедшем.

Княгиня торопилась к сыну, уже понимая, что именно об этом приезде предупреждало сердце. Князя тоже не оказалось в покоях, прохлаждался где-то. В трапезную вошли одновременно и князь, и его мать.

– Кто прибыл-то? От Ивана?

На первый вопрос Владимир только пожал плечами, он еще не видел посланника, а на второй кивнул.

– Зови, – махнула рукой ожидавшему распоряжений дьяку княгиня. Тот подчинился, все знали, что в Старице распоряжается больше мать, чем сам князь.

Прибывшим оказался ни много ни мало царский шурин Данила Захарьин! «Ого!» – мысленно изумилась Ефросинья. Это что-то значило…

– Здравствуй, князь Данила Романович! Как доехал? Надолго ли к нам?

Захарьин, похоже, не собирался вести долгие разговоры, он лишь пожелал в ответ:

– Будь здорова, княгиня Ефросинья. И ты, князь Владимир Андреевич. Есть ли у вас дьяк Савлук Иванов?

Глаза царского посланника смотрели строго, Владимир кивнул:

– Есть…

Его тут же перебила мать:

– Был… Он недавно помер от горячки…

Княгиня вмиг сообразила, что к сидевшему под замком дьяку посланника лучше не подпускать, мало ли что…

Все бы ничего, да князь Владимир оказался слишком бесхитростным, он похлопал глазами и вдруг поинтересовался:

– Это когда? Я его нынче утром видел, жив-здоров был…

Ефросинья только зубами заскрипела, услышав, как рассмеялся Данила Захарьин:

– Ай, княгинюшка, что-то ты слаба памятью стала…

– Прости, князь, ты, видно, про другого Савлука спрашиваешь?

– А у вас их много? Давайте сюда всех, и помершего тоже. – Захарьин уже откровенно насмехался. Но Ефросинья держалась твердо:

– Помершего подать не могу, мы таких хороним по-христиански, а вот другого Савлука велю привести, да толку-то…

Гордо вскинув голову, она вышла за дверь. Захарьин, кивнув вслед, поинтересовался у Владимира:

– Она тут всем распоряжается?

Тот махнул рукой:

– Да пусть… мне с того не хуже…

Через некоторое время в покои, где сидели Данила Захарьин с князем Владимиром, привели человека. Увидев его, Старицкий отвел глаза в сторону. Это не укрылось от внимания Захарьина, он чуть слышно хмыкнул.

– Вот тебе, князь, Савлук. На что был нужен? – Княгиня опустилась на лавку чуть устало, всем своим видом говоря, что Данила зря побеспокоил занятых людей, но она все снесет, потому как не желает обижать дорогого гостя.

Вошедший стоял, переминаясь с ноги на ногу и не зная, куда девать руки. Рукава его кафтана были чуть коротки, от этого кисти рук слишком вылезали. Наконец, он придумал спрятать их за спину и почти успокоился. Почти, потому что князь Захарьин вдруг усмехнулся:

– Княгиня, неужто так бедно живете в Старице?

– Чего это? – осторожно переспросила Ефросинья.

Захарьин кивнул на скукожившегося человека:

– Да вон смотрю, даже дьяк в заплатах ходит…

И снова скрипнула зубами Ефросинья. Холопа Петрушку в кафтан нарядить успели и про имя Савлук наказали, а вот порты остались его собственные, заплату на них и углядел князь Данила.

Больше Данила морочить себе голову не позволил, потребовал провести сразу в узилище, показать настоящего Савлука и, ничего не объясняя, забрал его с собой.

После их отъезда мать с тоской заявила сыну:

– А ведь это конец, Владимир.

– Чему конец? – изумился тот.

– Всему! – В голосе княгини Ефросиньи слышались одновременно и горечь, и даже облегчение. Это ее недотепа-сын мог жить просто так, сама Ефросинья уже знала, зачем царю вдруг понадобился опальный дьяк, и хорошо понимала, чем закончится для нее приезд Захарьина.

Так и случилось. Царь, презирая «за дурость», как он говорил, простил своего двоюродного брата князя Владимира Андреевича, но наказал его мать – вдову княгиню Ефросинью. За что? Это знали очень немногие.

Летняя жара спала, обошлось, к счастью, без больших пожаров, и хлеб не погорел, собрали вовремя. У княгини вся душа изболелась за оставшееся без ее присмотра хозяйство Старицы. Хотя чего уж теперь ей-то?