Царь Грозный

Скончавшийся митрополит лежал недвижно, лицо его было спокойно, точно все тревоги и невзгоды мира разом покинули умершего. Ивану показалось, что, уйдя далеко-далеко, Макарий бросил его, даже вдруг забыл. Царь искал и не находил хотя бы в уголочке закрытых глаз, в изгибе едва заметных от старости, посиневших губ привет себе, знак, что не один… И не находил. Макарий был не с ним. Стало смертельно жалко себя, такого одинокого и покинутого.

Глядя на убивавшегося от горя мужа, царица Мария недовольно морщилась: ну чего так страдать из-за этого старого мямли? Вечно всех мирил, всех совестил… Что интересного в такой тихой и мирной жизни? По ней, так совсем ничего, гораздо же интересней наблюдать расправы по поводу и без него!

Иван Васильевич лежал на красивой постели у царицы в опочивальне, как был на погребении, прямо в одежде и обуви. Мария покосилась на мужа, но замечание сделать не рискнула, итак уже слишком часто недоволен ею. Задумавшись, она не заметила, что Иван наблюдает, чуть приоткрыв глаза. Сама Мария была вполне довольна, что теперь некому будет без конца жужжать в уши царю о милости к опальным, то и дело просить кого-нибудь помиловать.

За окном завывала метель, в печи потрескивали поленья, заботливо подложенные слугами. Пламя нескольких больших свечей чуть колыхалось. Царица любила, чтобы в горнице было светло, потому свечи всегда ставили большие. Сидевшая Мария отбрасывала на стену огромную какую-то зловещую тень.

– Маша… Маша, Макарий помер. – Голос у Ивана чуть растерянный, горький, точно у ребенка, потерявшего любимую игрушку и попросту не знавшего, как жить дальше. Глаза жалкие, умоляющие.

– Значит, так Богу угодно было… Стар он уже… Что ж теперь, весь год плакать, что ли?

Иван вскочил, резко бросил:

– Дура!

Только его и видели. Невольно слышавшая разговор мамка мысленно согласилась с царем: и впрямь дура! Была бы умнее, поняла бы, что государя приласкать надобно, он точно сиротинушка нынче. Сейчас его приласкай, дальше веревки вить можно будет, а царица душой мужа не чувствует, вот и гнет свое. Недаром не любил ее митрополит, как и она его.

Мамка не зря задумалась, многие чувствовали, что изменения грядут не лучшие. Государь неровен нравом, пусть бы был строг, да отходчив, но ведь попросту жесток. А уж если обозлился на кого, так кроме митрополита и заступиться не моги. Повезло Старицким, что в опалу попали при жизни Макария, ныне не монастырь был бы княгине Ефросинье, а плаха. Как-то теперь будет, когда печаловаться некому?

Долго митрополия пустой быть не может. Кого выбирать, ведь сравниться с Макарием ох как тяжело. Нет вокруг таких.

Выход неожиданно предложил сам Иван Васильевич. Он вспомнил своего духовника Андрея Протопопова, надевшего схиму в Чудовом монастыре под именем Афанасия. Кажется, это устроило всех: Афанасий так Афанасий…

После смерти митрополита осиротел не только государь, покинутыми почувствовали себя и дьякон церкви Николы Гостунского Иван Федоров с помощником Петром Мстиславцем. В апреле они с благословения Макария начали печать первой русской книги Апостола. Печатники очень старались, втайне надеясь успеть показать книгу больному митрополиту, прекрасно понимая, какую радость ему доставят. Государь тоже благоволил типографии, радовался скорому появлению первых книг.

Митрополит поддержал Ивана Федорова в попытке исправить допущенные при многочисленных переводах и переписках ошибки, не позволяя нападать на печатников тем, кто считал, что переводы Максима Грека и его исправления портят Священное Писание. Через сотню лет такой спор приведет к расколу церкви, но тогда авторитета митрополита было достаточно, чтобы Ивану Федорову не мешали.

Макарий умер, как будет теперь? Дьякон Иван Федоров задумался, не пришлось бы уносить ноги. Невольно хмыкнул. Петр, размазывавший краску по готовой форме, поднял голову, тревожно глядя в лицо своего учителя:

– Что?

– А думаю, что ноги унести мы, может, и успеем, да станок жаль…

Ему не пришлось объяснять, о чем речь. Помощник все понимал без слов, жалели только, что не успели напечатать Апостола и подарить митрополиту, а еще вот о тяжеленном печатном стане, который и впрямь в котомке не унесешь. Только жизнь начала налаживаться… Впервые увидев, как немцы ловко печатают один лист за другим, Иван ахнул:

– Вот бы нам так!

Задумка понравилась митрополиту и царю тоже. Хотя в Москве уже были печатные книги, но с русскими буквами пока не делали. Долго Федоров мучил златокузнеца, чтобы буквицы вышли ровные да ладные, но своего добился – теперь все на листах понятно. Тексты взяли для первой книги правленные самим Максимом Греком, казалось, чего уж лучше? Но святые отцы сразу же ворчать и принялись: мол, коверкает суть тот монах своими исправлениями! Пока был жив митрополит Макарий, в обиду не давал. Но вот его не стало… Как ныне повернет?

На третий день после похорон Макария в типографию неожиданно явился боярин Алексей Басманов. Завидев рослую фигуру воеводы, входящего во двор, Федоров изумился:

– Этому-то чего здесь делать?