Царь Ирод

Понятно, что если бы Николай Дамасский, не веривший в вину царевичей, был в это время рядом с Иродом, то, возможно, он попытался бы остановить его еще на стадии подготовки к судебному процессу. Но Николай, как уже было сказано, находился в тот момент в Риме. Роль советников при Ироде исполняли Саломея и Феррора. И советы у них были соответствующие.

Узнав о суде, Николай заторопился домой и встретился с Иродом еще до его возвращения в Иудею, в Тире. Выслушав подробный отчет Николая о пребывании в Риме, Ирод остался им чрезвычайно доволен и стал расспрашивать, что говорят в Риме о процессе в Берите. Николай использовал этот вопрос для последней попытки спасти Александра и Аристобула.

Нет, он не стал убеждать царя, что тот принял ошибочное решение, — это было бесполезно. Зато он стал говорить, что и император, и римская аристократия могут воспринять казнь царевичей как проявление варварства; как шаг, предпринятый Иродом в припадке гнева, а не как акт правосудия. Затем он посоветовал отсрочить исполнение приговора и пока просто содержать царевичей в тюрьме, где они не будут представлять никакой опасности.

Ирод, похоже, всерьез призадумался над этим советом. Не исключено, что он бы ему даже последовал, но события, увы, повернулись иначе.

* * *

За ходом судебного процесса в Берите, затаив дыхание, следила вся Иудея.

Вне сомнения, симпатии большинства народа были на стороне царевичей, их считали невинно оклеветанными, но когда до страны дошла весть о смертном приговоре, все словно оцепенели. Страх парализовал людей, и никто не решался высказать все, что он думает по поводу случившегося.

Никто — кроме Тирона, старого боевого товарища Ирода и одного из ветеранов его армии. Привыкший рубить правду-матку с плеча, Тирон еще до возвращения царя в страну стал говорить о попранном правосудии и погибшей справедливости, а когда Ирод прибыл в Кейсарию, явился во дворец и заявил, что на правах старого друга хочет переговорить с царем с глазу на глаз.

— Скажи, царь, куда девался тот тонкий ум, благодаря которому ты в свое время совершил столько великих дел? У меня такое ощущение, что ты попросту сошел с ума! Неужели ты не видишь, что происходит? Что от тебя отвернулись наиболее честные и преданные твои друзья, а рядом остались лишь подхалимы и подлецы?! Во всяком случае, я отказываюсь признать их твоими друзьями, если они не пытаются остановить тебя. Неужели ты и в самом деле решил убить двух лучших из своих сыновей, которые тебе родила царственная супруга? Неужели тебе недостаточно, что ты уже убил всех их родных?! Многие солдаты и почти все офицеры сочувствуют невинно обвиненным царевичам…

В «Иудейской войне» Флавий высказывает версию, что Тирон был обыкновенным сумасшедшим, так как трудно представить, что человек в здравом уме мог решиться на подобный поступок. Но между тем речь Тирона при всей ее прямолинейности никак не наводит на мысль о помутнении его рассудка. Если это и было безумство, то того самого рода, которому принято петь песню.

Но, может, Тирон и в самом деле решил надеть на себя маску «городского сумасшедшего», юродивого в надежде на то, что в этом случае высказанная напрямую правда сойдет ему с рук? Ведь испокон веков во всем мире юродивого было принято миловать, даже если до впадения в безумие тот был злейшим врагом. Тирон (да и Ирод) не мог не помнить библейский рассказ о том, как Давид благодаря этой уловке был помилован филистимским царем Авимелехом, и потому, вероятно, рассчитывал на благоприятный исход своей миссии.

Но благородства библейского Авимелеха у Ирода не было и в помине.

Флавий пишет, что Ирода вывели из себя два момента речи Тирона: упоминание о недовольстве в армии, а значит, и возможном путче, а также то, что Тирон говорил «с солдатской развязностью».

Вне сомнения, Тирон был солдафоном, но Ирод не захотел или уже не мог понять главного: Тирон и в самом деле говорил с ним как друг, один из последних оставшихся у него истинных друзей, и то, что Флавий называет «солдатской развязностью», на самом деле было солдатской прямотой.

Последствия не заставили себя ждать: Тирон и его сын, считавшийся близким другом осужденного Александра, были арестованы. В этот момент личный брадобрей Ирода Трифон, решив выслужиться перед царем, сообщил ему, что Тирон якобы не раз уговаривал его во время бритья перерезать Ироду горло, но он, как любящий и верный слуга, разумеется, и в мыслях не мог допустить подобного.

Ирод немедленно велел арестовать и Трифона — чтобы проверить под пытками, могли брадобрей в самом деле допустить подобное в мыслях или не мог. Жесточайшие пытки были применены также к Тирону и его сыну — с целью установить, кто именно стоит в армии за заговором против царя. Дальше история повторилась: под пытками сын Тирона, чтобы положить конец как собственным страданиям, так и страданиям отца, признал, что Тирон и в самом деле планировал убить Ирода.