Царь нигилистов 2

— Ну, как же! — удивился Саша. — Нижний этаж кирпичный, верхний деревянный, на втором этаже — красивый резной балкон, деревянная лестница на второй этаж и резные деревянные колонны.

— Нет! — сказал Сережа. — Ошибка!

— Саш, он врет? — спросил Никса.

— Нет, он не врет. Моя ошибка. Пригласишь, когда построишь, граф. Если швейцарского домика еще нет, дальше голландский домик, а перед ним еще один пруд. Да?

— Да, — кивнул Шереметьев.

— В голландском домике, кажется, три этажа, наверху надпись с годом постройки, по-моему, восемнадцатый век. Самый старый да?

— Да, — сказал Сережа. — Но в нем два этажа.

— Мне казалось, что он довольно высокий, — заметил Саша. — Это, наверное, чердачное окно.

— Да, — сказал Шереметьев. — Но этажей два.

— Ошибка не засчитывается, — сказал Никса. — Сережа про число этажей не спрашивал. И это невозможно увидеть на плане. Надпись с годом есть?

— Да, — кивнул Сережа. — 1749-й.

— Этого достаточно? — спросил Никса. — Как насчет пароля?

— Никса, Саша действительно не был в Кусково? — спросил Коля Лейхтенбергский.

— Нет, — улыбнулся Никса. — Никогда.

— Он что ясновидящий? — спросил Коля.

— Ответ на этот вопрос после пароля, — отрезал цесаревич.

Сережа Шереметьев колебался.

— Ну, давай я дальше расскажу, — предложил Саша. — Обойдем вокруг дворца. Встанем к нему спиной, а лицом к большому пруду. Слева будет церковь. Прямо напротив — канал с двумя серыми колоннами на левом и правом берегу.

— Это маяки, — уточнил Сережа.

— Скорее всего, — согласился Саша. — Я не видел их горящими. Если посмотреть налево, на пруду маленький остров, круглый, кажется. У вашего дворца два мощеных брусчаткой съезда для карет, а между ними — широкая лестница. Сам дворец деревянный, с высокими окнами, а лепнина в нем из папье-маше…

— Цесаревич, — сказал Шереметьев.

— Что? — спросил Никса.

— Пароль: цесаревич, — вздохнул Сережа.

— И то правильно! — отреагировал Саша. — А то бы я сейчас начал рассказывать о скелетах в шкафах и замурованных в стены племянниках.

— Нет, такого! — возмутился Шереметьев.

— Конечно нет, — согласился Саша. — Шучу.

— Не врет про пароль? — спросил Никса.

— Нет, — сказал Саша. — Так ведь, Яков?

— Так, — кивнул Ламберт. — Вы выиграли.

— А мой вопрос? — спросил Коля. — Про ясновидение.

— Ответ: да, — сказал Никса. — Саша как-то описал Зиновьеву набережную Ниццы и побережье Болгарии. В каком-то совершенно конкретном месте.

— Раньше я об этом не слышал, — сказал Ламберт.

— С лета, — объяснил Никса. — Раньше и не было.

— А зачем тогда крапива была нужна? — спросил Шереметьев.

— Я же не знал, что Саша слетает в духе в твое имение, — объяснил Никса. — Он мне не сказал. Хотя, конечно нетрудно было догадаться. Что тут лететь до Москвы!

— А почему Саша ошибся со швейцарским домиком? — спросил Коля Лейхтенбергский.

— Я не всегда вижу то, что сейчас, — объяснил Саша. — Я могу видеть то, что будет через несколько десятков лет, иногда через сотню. Например, ваши лиственницы, Сережа, мне представляются гигантскими старыми деревьями со стволами в три обхвата. Наверняка ведь не так сейчас. Обычные деревья, да?

— Да, толщиной не больше локтя.

— И крепостного театра я не увидел, потому что в том времени, куда я летал, он разрушен. И огонь не видел на маяках, потому что там больше не зажигают огня. А остров на большом пруду я вижу полностью заросшим деревьями. Он сейчас какой?

— Такой же.

— Ну, что-то есть постоянное.

— Так что, Сереж, не огорчайся, — заключил Никса, — у тебя не было шансов.

По дорожке к ним приближались Зиновьев с Гогелем в сопровождении остальной части компании.

— Ах, вот вы где! — сказал Зиновьев. — Пойдемте, сейчас начнется фейерверк.

И они пошли к Сосновому дому.

— Саш, ты министром иностранных дел хотел? — спросил Никса по дороге.

— Да, — кивнул Саша.

— Ты знаешь, я передумал. Лучше я отдам тебе Третье Отделение.

— О, Боже! Никса! Только не это!

Четверг Саша посвятил переводам. «Имперские стандарты на Великобританские якоря» для дяди Кости. И две статьи про туберкулез для Склифосовского. Первая с английского, остальные — на английский.

«Якоря» были готовы к обеду.

Саша послал перевод Константину Николаевичу.

«Дядя Костя, — писал он. — А можно мои стихи опубликовать под псевдонимом „Михаил Щербаков“? А то мне кажется не стоит валить все в одну кучу и печатать „Якоря“, проект о патентном ведомстве и песенки под одним именем».

Дядя Костя ничего против не имел.

Времени оставалось мало, ибо с понедельника их всех: Никсу, его самого, Володьку и даже мелкого Алешку загоняли учиться. А уже завтра, в пятницу, намечался предварительный экзамен на тему: «Что у вас, Ваши Императорские Высочества, осталось в головах после счастливого лета?»

Экзаменатора звали: Яков Карлович Грот. И был он, разумеется, академиком.

— А по каким предметам будет экзамен? — спросил Саша Гогеля.