Царь нигилистов 2

— Наши веки и ресницы
Защищают глаз зеницы,
Веки жмурит целый век
Ночью каждый человек.
Ветер ветки поломал,
Немец веники связал,
Свесил верно при промене,
За две гривны продал в Вене,

— продолжил учитель.

Саша дописал, пробежал глазами еще раз. Смысла в стихотворении было мало. И вообще оно выглядело странным и что-то напоминало.

— Давайте, Александр Александрович!

Грот протянул руку за тетрадью.

Взял, окинул взглядом текст, помрачнел и глубоко вздохнул.

— Александр Александрович! Ну, как так можно!

И тут до Саши дошло. Он понял, что напоминает. Это! Ненавистное! Про спряжения! «Гнать, держать, смотреть и видеть…»

— Яков Карлович, это мнемоническое правило, да? — спросил Саша. — На «ять»? Давайте, я исправлю. Я понял. Я уже знаю, как ее писать.

— Уже? Знаете, как писать?

— То есть просто знаю.

Знал он в основном по переписке с дядей Костей, Еленой Павловной и остальными многочисленными корреспондентами.

— Ладно, — смилостивился академик, — исправляйте!

Саша легко исправил первое шестистишие, но подвис на словах, где «е» было по две штуки. И какое из них «ять»? Вряд ли оба.

— Яков Карлович, а в слове «человек» «ять» после «ч» или после «в»?

— Под ударением.

— А! Понятно.

И исправил на «ять» все ударные «е».

Грот проверил.

— В слове «Вене» «ять» два раза.

— Значит, не всегда под ударением.

— Просто запомните.

— А зачем, Яков Карлович? Она же совсем от «е» неотличима.

— Государь Николай Павлович тоже хотел ее упразднить, и сам писал без «ятей». Но Греч, автор книг по русской грамматике, возразил, что «ять» — это знак отличия грамотных от неграмотных. Государь, ваш дедушка, устыдился, и передумал.

— В русском языке и так довольно тонких мест, чтобы отличать грамотных от неграмотных. Зачем создавать лишние трудности? И «ер» в конце каждого второго слова — это только перевод чернил. Зачем это нужно? И «и десятеричное» совершенно лишнее.

— А как вы отличите слово «мир», как состояние, противоположное войне, от слова «мир», как общество?

— По контексту.

— Не всегда это возможно.

— Зато сколько новых оттенков смысла в названии «Война и мир»!

— Есть такая книга?

— Роман Льва Толстого. В четырех томах. Или я что-то путаю?

— По-видимому, да, — сказал Грот. — Путаете, я такого романа не знаю.

— Ладно, — смирился Саша. — Выучу ваши лишние буквы хотя бы для того, чтобы иметь моральное право их отменить. Гимназисты мне памятник поставят. При жизни. Из чистого золота.

— А пока — три, — сказал Грот.

Саша вздохнул.

Экзамен занял почти четыре часа, и Саша вернулся к себе, нагруженный домашками в промышленных количествах, коллекцией трояков и решимостью вернуть успеваемость на советский уровень.

Завтра была суббота, и это обнадеживало.

Вечер он посвятил переводу второй статьи для Склифосовского.

И добрался, наконец, до задачек Остроградского. Они и правда были не то, чтобы очень простыми. Решил текстовую, тригонометрию, логарифмы, довольно заковыристую алгебраическую систему и уравнение с параметром.

Результатом остался доволен — супер, что-то помнит! Так что остальное оставил на вечер субботы. Утром намечался поход в лес за грибами.

Саша никогда особенно не любил этот вид охоты, но осенний лес — место довольно приятное, если еще не холодно и нет дождя. И была надежда переговорить с Никсой.

В восемь утра выдвинулись в составе Саша, Никса, Володя, Алеша и все трое гувернеров: Зиновьев, Гогель и Казнаков.

— Тебя тоже Грот пытал? — спросил Саша, когда гувернеры и младшие братья немного отстали.

— А как же! — усмехнулся Никса.

— И?

— Все пятерки.

— Поросенок, — сказал Саша. — А я когда-нибудь что-то, кроме трояков получал?

— Как-то неплохо рассказал о Троянской войне на Древней истории. А года три назад сдал географию на отлично. Тебе сразу дали поручика и зачислили в гвардию.

— Да? За это чины дают?

— Еще как!

— Ну, держись, Никса, обойду тебя по чинам.

— Что-то мне подсказывает, что пока мне опасаться нечего.

— А матема у нас когда?

— В понедельник.

— Держись!

— До болезни у тебя была твердая тройка с минусом, — заметил Никса. — Никак, в тебе проснулось честолюбие?

— А раньше?

— Раньше ты считал, что три — это не так плохо. Не двойка же!

— Они удивятся.

— Это только начало, — заметил Никса. — По девять часов в день не хочешь? С учетом домашних заданий. И ровно час свободного времени.

— Мать! — возмутился Саша. — А делом, когда заниматься? Заявки на патенты, бизнес, лаборатория, физмат школа, вечера у Елены Павловны! Надо что-нибудь экстерном сдать.

— Ну-ну! — усмехнулся брат.

Вечером Саша дорешал задачки от Остроградского. Ну, кроме двух последних, которые до боли напомнили ему «Турнир городов».

Преподаватель математики Сергей Петрович Сухонин оказался не старым еще полковником в возрасте примерно Казнакова. Он был высок, подтянут, выправкой обладал военной, и на ученика смотрел скептически.

Написал в тетрадь Саше с десяток примеров на натуральные и десятичные дроби.

— Попробуйте решить, Александр Александрович!