Царь Сиона

— Что ж, вся эта история продолжалась самым глупым образом. Магистрат, раньше во всем шедший наперекор епископу, теперь, не в силах справляться с новой ересью, смирился и попросил у епископа помощи; он, пользуясь преимуществом своего положения, в свою очередь, начал издеваться над магистратом. Он не захотел даже слушать многочисленных просьб магистрата о помощи, пока перекрещенцы не будут выгнаны из города. Магистрат не на шутку взялся за дело, и я уже побаивался; но, к счастью, это продолжалось недолго. Стоило нам только раз ночью поднять страшный шум на улицах и пустить в ход оружие, как магистрат уж смирился перед нами. Был заключен договор, гласящий «о полной свободе веры». Но разве это не кукольная комедия?

— Да к тому же и очень противная! — сказал Ротгер, а Ринальд мрачно прибавил:

— В этом кроется больший смысл, чем ты думаешь. Это свободные веяния нового века, которые никому не удастся подавить.

— Мне это недоступно, — со смехом произнес Гелькюпер. — А впрочем, я знаю только то, что Роттман и его приверженцы взяли верх! Гессенский ландграф прислал лютеранских проповедников против «тысячелетнего царства», но мы запретили им проповедовать. Епископ прислал францисканца, ратовавшего за католичество; этого мы прогнали вместе с лютеранами. Наконец, господин фон Вальдек на последнем земском сейме объявил городу войну, разыгравшуюся со всеми ее ужасами. Смешно было глядеть, как старые калеки стали уходить, точно на родине им уж нельзя было доживать остаток своих дней. Жаль только, что они захватили с собой свои деньги, а епископ в деревнях огнем и мечом добился того, что народ опять перешел в католичество. Поэтому и ваш отец убежал из Варендорфа, господин Дузентшуер, а ему было бы лучше сидеть тут «На Виппере», как вы и предполагали, чем попасть в плен к епископу.

— Ужасное безумие! — вздыхая, проговорил Ротгер со стиснутыми кулаками. Ринальд же сказал:

— Добровольные мученики всегда были предвестниками победы. Новый мировой порядок именно в Германии должен распространиться по всем странам и повсюду прочно укорениться. Так я себе это и представил, одиноко томясь в нимвегенской тюрьме.

С трудом сдерживая смех, Гелькюпер возразил:

— Вы, господин, ученый и верующий: это именно так или что-нибудь в этом роде, но я ораторствовал в Мюнстере в пьяном виде, попал в драку, во время которой ранил к несчастью, цехового старшину Штульдрегера. Хотя я тоже получил шрам от Леонгарда Прика, бросившегося на меня с ножом, но все-таки счел нужным на некоторое время оставить город, потому что Штульдрегер — шурин мстительного магистратского судьи Виндемоллера, врага всех перекрещенцев. Первые шаги мои были направлены к Випперу, и я пришел как раз вовремя: старый хозяин этой корчмы был при смерти. Он издыхал, как кот, вон в том углу, где теперь спит недавно пришедший сюда человек, впрочем он, по-видимому, проспит до Страшного Суда.

Приезжие посмотрели в мрачный угол, где на куче сухих листьев спал человек, укрывшись с головой косматой шкурой. Гелькюпер продолжал:

— Итак, хозяин умирал, а я, жалея его, опустил ему голову пониже, чтобы ускорить конец. Потом я похоронил его у забора и таким образом хозяйничаю теперь вместо него и буду хозяином до тех пор, пока мои доброжелатели из Мюнстера не придут за мной.

— Это не так-то скоро будет, — усмехнулся Ротгер. — Магистрат опять опомнился и собрался с силами; перекрещенские проповедники выгнаны из города.

— Это верно, мой мудрый парень, — улыбаясь, возразил Гелькюпер. — Но народ привел их в тот же день обратно через другие ворота. Это несомненно, и если мои вести верны, то сегодня или завтра будет конец сопротивлению мудрого магистрата. И да здравствует тогда братство и равенство! Помереть со смеху, не правда ли! Одна душа, одно тело, один союз праведных, одно царство избранных будет на земле! Ха, ха, ха!

Гелькюпер все еще судорожно смеялся, как вдруг в убогой комнате раздался громовой голос.

— Один Бог, одна вера, одно крещение! Господь да будет с вами, мои милые!

— Это Маттисен, булочник из Гарлема!

С этими словами студент и подмастерье вскочили со своих мест. Вошел огромного роста человек в странном одеянии из звериных шкур; за ним шла усталая Дивара неся маленький узел и дрожа от холода.

— Это вы, Ринальд, страдалец! — начал булочник, подавая студенту свою могучую руку. — Я не рассчитывал более увидеть вас в земном Иерусалиме. Мы спаслись от ярости языческого наместника и вернулись домой, уповая лишь на Господа. Мы похоронили старого хвастуна и ростовщика, отца этой женщины; против ожидания, не много мы получили в наследство, хвастать нечем! Во сне явился мне Господь и приказал идти в Оснабрюк, как об этом мне писал и Ян, пророк, тайно проповедовавший там. Женщина тоже согласилась на это, и мы отказались от всех земных благ, чтобы пойти туда, где, по обещанию, нам за все наши жертвы воздастся в десять тысяч раз.

В это время к нашим знакомцам неожиданно присоединился еще один собеседник.