Царь_своих_гор

Вскоре, оправившись от удивления, он отвёл гостя во внутреннюю комнату, куда они прежде не заходили. Она была оштукатурена, но не так уж недавно и кусочки стародавней штукатурки тут и там крошатся и отпадают, являя — под теми местами, где была смесь извести, песка и воды — поверхность стародавних каменных стен этой палаты. На стенах висят (зачастую довольно криво) ужасного качества гравюры нынешнего императора, всяческих королей и подобных личностей; а также ксилографии разнообразных воевод, графов, бояр, мухтаров и мамелюков, митрополитов и инпретов [28] , патриархов и князей — упаси Боже! — и кто знает, кого ещё? Эстерхази, который, по общему мнению, знает всё, узнал не всех — включая изображение хмурого, задумчивого, меланхоличного лика, изображение (сопровождаемое именем, нацарапанным в уголке этого [вероятно] наброска), которое, по его мнению, могло представлять Юхана, не только последнего католического короля Швеции (тяжёлые времена, Юхан) и врага известного (печально известного?) Густава Тролля [29] , но ещё и последнего шведского короля Польши (тяжёлые времена, Польша) — хотя, может, это был и не он.

Там была и копия карты Мартина Бехайма [30] , с клиньями, представленная английскому королю Генриху VIII, как предполагаемое веское доказательство первоначального открытия Австралии; вот только Генриха не заинтересовало открытие Австралии (его гораздо сильнее интересовали открытия того, что он называл «милочками» Анны Болейн [31] ), да и никого больше в Скифии, Паннонии, Трансбалкании, как и в Великой или Малой Византии. Как она попала сюда? Да чёрт его знает; там, где карту не покрывала паутина, её засидели мухи. Там были старинные глобусы, чуть ли сочащиеся пеной гибельных морей позабытых волшебных царств, и тут и там висели диковинные черепа туров, зубров, диких венедских мулов и — быть может, быть может — единорога: если это не единорог, тогда что ? носорог, орикс [32]  или нарвал? Чепуха. Что делать черепу носорога, орикса или нарвала на стене древнего шлосса  Скифии-Паннонии-Трансбалкании? Ха!  Вот так-то!

— Можешь забрать половину моего царства, — усаживаясь, заявил князь Попофф, — но мой стул ты не получишь. Пододвинь другой. — И, пока его гость пододвигал другой стул, князь открыл маленький эбеновый сундучок, вынул оттуда что-то, завёрнутое в немного запачканный белый аксамит и извлёк из свёртка блестящий чёрный камень. Возможно, доктор Ди  считал это углём, возможно Эдвард Келли считал  это углём и, возможно, Хорас Уолпол [33]  считал это углём; но доктор Энгельберт Эстерхази не считал это углём. Князь Попофф очень осторожно взял вещь в руки; и, пояснив: — Это держат вот так , — стал держать это вот так .

Через несколько мгновений он добавил: — Не обязательно, но помогает — повторять то, что произносил епископ Альберт из Ратисбоны [34]  — а, ладно, пусть из Регенсбурга  — которого называли «Великим» — Альберта, я хочу сказать, не город… — и он повторил несколько фраз на том, что некоторые могли бы счесть весьма вульгарной латынью швабского пошиба; с другой стороны, иные могли бы посчитать её «человеческой» и ничуть не вульгарной.

Эстерхази внимательно всматривался, иногда даже прищуриваясь, он повторял фразы настолько хорошо, как запомнил (а запомнил он довольно хорошо); а затем…

— Гм, — промычал князь Йохан. Сверху на поверхности камня, явно некогда тщательно отшлифованной и до сих пор остающейся довольно блестящей, если не сказать сверкающей, внезапно показалось лицо. Человеческое лицо.

Поначалу Эстерхази никак не удавалось его рассмотреть. Казалось, лицо скользило по камню — или, быть может, так виделось доктору — словно оттиск на шёлковом лоскуте, который двигался, мелькал, под необычным углом, так что лицо можно было распознать лицо не лучше, чем недавно увиденный портрет. Тем не менее, как видно, князь Йохан испытывал меньше затруднений. Но и опыта у него было побольше. — Кто этот сущий ребёнок, с мужчину ростом и, полагаю, возрастом тоже? — спросил он. Разумеется, Эстерхази не сумел ответить, хотя попытался вернуть изображение в фокус, ибо хозяин держал камень немного косо.

— Должно быть, это важная персона, — продолжал князь, уставившись на поверхность камня, — иначе, с чего бы Псалманаццару его показывать?

— Псалманаццару?

— Да. Псалманаццар. Это имя камня. У кораблей  же есть имена, так ведь? И у зри-камней тоже. Зри-камень моего дяди-кузена, барона Большого Бориса, зовётся Агаг [35] , потому что он тонко действует. Метафора, разумеется. Ну, что касается этого юнца, я вижу на его лице явную пылкость… просто смазливый тип? нет: вот ещё… вижу перемешанные страсть и решимость, и колебание…. Скажи мне, учёный муж, кто же это?