Царь зверей не лев

Он очень близко от моего носа помахал мачете, как будто именно с его помощью собирался если не оторвать, так хоть отпилить мою несчастную голову. Правда, пока что до этого дело не дошло. Мачете просвистело в воздухе просто так.

Тонда вертел мачете в руках и смотрел на него как влюбленный юноша на свою девушку. Потом он вытер его чистым носовым платком, сдул с него невидимую пылинку и положил в огромный ящик под окном. Мне, правда, хотелось бы получше рассмотреть это мачете, но Тонда уже довольно сердито продолжал свое:

— Ты там себе прогуливаешься по бушу, водишь зверюшек на веревочке, а я тут не могу сидеть сложа руки!

Тонда мне наглядно показал, на чем он не может себе позволить сидеть сложа руки, а я ему, естественно, собрался объяснить, что ловить диких зверей — это совсем не то что жевать медовый пряник. Но Тонда и сам хорошо знал это. Он здорово разбирался в нашей работе и очень "болел" за нас. И что это с ним приключилось?

— Разрешите спросить, — начал я, — чему это я обязан за такую милую встречу? У меня нет ни малейшего понятия о том...

— Только не строй из себя дурака, — перебил он меня и подскочил к огромному ящику под окном. — Это уже второй. Третий на подходе, а пока я его наполню, я окончу свои дни в сумасшедшем доме!

В огромном ящике были ценные этнографические коллекции для Чехословакии. Это были стрелы, копья, статуэтки, украшения, маски, одежда... Насколько я в этом смыслю, через несколько лет этих редкостей просто не останется. Африканцы начинают жить по-новому, цивилизация очень быстро проникает во все уголки огромного континента. Они перестают изготавливать стрелы и копья, перестают выделывать шкуры, предпочитают одеваться в трусы, рубашки, шлепанцы, а ручную работу вытесняют промышленные товары. Традиции отмирают, как отмирает жизнь эпохи Стэнли, Ливингстона и доктора Голуба... конечно, нам хотелось сохранить как можно больше всего, что относилось к этим невозвратимо уходящим временам.

Тонда был выдающийся знаток и, как говорится, за тысячу метров мог отличить копию от оригинала. Он сам, совершенно добровольно, вызвался собирать этнографические материалы, пока мы будем вести отлов в буше. Он так горячо взялся за это дело, что я был просто уверен, что это его хобби. Ну что же, я ошибся.

— Мне жаль, что мы наделали тебе столько хлопот, — поторопился сказать я.

— Жаль?! Ха!.. Фигушки мне это поможет. Знаешь ты, что с тех пор тут творится?!. С тех пор, как мы разослали по областям объявления, что покупаем всю эту ерунду? Лучше бы мне язык проглотить.

Тонда всегда радовался этим изделиям как малое дитя. И вот, пожалуйста, — называет их ерундой. Наверно он на самом деле был очень зол.

— С тех пор сюда заявляются целые процессии, — жаловался он. — Если бы мы хоть сообразили не сообщать адреса посольства.

— Почему это?

— Да как только они видят это наше здание, сразу начинают прикидывать: ага, да ведь это какие-то богачи... и заламывают десятикратные цены. Ты даже не поверишь, сколько среди них перекупщиков и спекулянтов. Только не подумай, я их насквозь вижу и в момент привожу в чувство. Правда, иная такая „дуэль“ по поводу цены длится и месяц.

— Месяц?.. — переспросил я недоверчиво. — И где же эти люди ночуют? И где же они едят?

— Эти голубчики все очень дружны. Достаточно постучать в незнакомую лачугу и сказать: "Я хочу содрать шкуру с богача..." как двери тут же распахнутся, субчика накормят-напоят и спать положат, а потом с искренним интересом примутся наблюдать, что из этого выйдет.

Тонду я знал как человека очень справедливого, как человека, который к любому делу всегда подходил с двух сторон. Я ожидал, что он вот-вот скажет: "Ну вот, видишь, жизнь их научила быть такими, какими они есть". Но в ту минуту его занимали последствия, а не причины.

— Ты и вправду торгуешься с ними по целому месяцу? — переспросил я еще раз в полной уверенности, что он преувеличивает.

— Да, — кивнул он. — По целому месяцу, и сейчас я тебе это докажу. Ты видел, что творится в проходной?

— Видел.

— Это моя клиентура, — сказал он таким тоном, что я и не знал, что подумать. — Вся эта орава ждет моего решения.

После этого высказывания он вышел и через минуту вернулся с молодым человеком, который производил вполне приличное впечатление. Правда, фактом остается то, что при каждом взгляде, брошенном на Тонду, глаза его загорались хитростью.

Тонда сел за стол и спросил чиновным голосом:

— Сколько ты хочешь за маску воина?

— Двести шиллингов.

— Это ты сказал мне в понедельник. А сегодня вторник.

— Сегодня вторник, а во вторник эта маска стоит двести шиллингов.

— Может, ты думаешь, что я чокнутый? — взревел Тонда и покрутил пальцем у виска.

— Ты не чокнутый, поэтому ты купишь у меня маску воина.

— Сколько ты за нее хочешь?

— Двести шиллингов.

— Да не богач же я в конце концов! — крикнул Тонда и грохнул кулаком по столу. Африканец с интересом осматривал элегантно обставленный кабинет, выразительно останавливаясь взглядом на мельчайших деталях обстановки, и мило улыбался.

— Все это не мое! — безуспешно защищался Тонда. — Даже маска воина будет не моя!