Царь зверей не лев

От слов Маррея у меня, казалось, остановилось сердце. от пота щипало глаза, казалось, я ощущаю каждую его капельку, выступающую из пор. Я отчетливо ощущал каждую секунду, которые убегали одна за другой, словно слыша тикание часов. И бугристая поверхность аэродрома, и "суперкаб" Маррея — все исчезло, перед моими глазами стояло лишь лицо Альфонза, всегда веселого и доброжелательного. Мы привезли его из Найроби. Я хорошо помнил день, когда мы взяли его на работу.

Я сидел на террасе отеля "Хилтон" и разговаривал с представителем одной пароходной компании. Примчался Маррей и еще издалека закричал:

— Джо, я сделал гениальное открытие. Иди посмотри!

Я извинился перед своим собеседником, который с интересом разглядывал великого зоолога, и поспешно удалился.

— Ну, что ты на это скажешь, Джо?

Пока я ничего еще не мог понять. На мраморных ступеньках сидело шестеро негритят, они сидели рядком и напоминали воробышков на жердочке. Рядом стоял высокий туземец с мальчишеской улыбкой на лице — их отец. Издалека на них поглядывал швейцар в ливрее, и мне сразу же стало ясно: лишь щедрые чаевые, полученные от Маррея, удерживали его оттого, чтобы не прогнать этих оборванцев. Маррей вытер носы, поочередно всем негритятам, после этого своим особым тоном, которого никто не мог ослушаться, приказал швейцару сходить за жвачками.

— Я взял его к нам, — заявил Маррей, страшно довольный собой. Под своим "открытием" он имел в виду этого высокого африканца.

— Что это вдруг ты решил?

— Он проходил с детьми по нашей улице. Это все его дети. Все! И у него только одна жена.

По-видимому, Маррей успел уже все разузнать. Но я все еще не мог понять, что же особенного в его "открытии". Улицы в Найроби прямо-таки кишит такими грязными, оборванными ребятишками.

Позднее я узнал, как это все случилось. Маррей увидел на улице шествие, заинтересовавшее его. Впереди, полный достоинства, шагал отец, за ним три пары детишек ровными рядками, на одинаковом расстоянии друг от друга. Маррей, хлопнув отца по плечу, велел ему следовать за ним. Тот, ни слова не говоря, повернул, и вот вся эта процессия явилась ко мне в отель "Хилтон".

— Африканец, который и понятия не имеет, что такое цивилизованная семья, — продолжал Маррей, — идет на прогулку с шестью детьми, вдобавок с девочками. Представь себе, он их не стыдится!

Только сейчас я заметил, что все шестеро детей были девочки.

Маррей раздал жвачки. Швейцар со значением посмотрел на часы. Маррей успокоил его нетерпение новыми чаевыми и снова обратился ко мне:

— Я уверяю тебя, Джо, это хороший человек. Давай возьмем его.

Я посмотрел на высоченного африканца. Наши взгляды встретились. Он широко, по-мальчишески улыбнулся, но глаза его были серьезны, я заметил в них ожидание. Он ждал, что я скажу. Маррей и его уже, по-видимому, успел очаровать. Или все это лишь оттого, что он очень нуждается в работе.

— Давай возьмем его, Джо, — просил Маррей. И ждал моего приговора.

Африканец все продолжал смотреть мне прямо в глаза, и неожиданно у меня возникло чувство, что я уже давным-давно знаком с ним. Казалось, это мой самый близкий друг, с которым я многое пережил и с которым мы всегда были рядом. Да, это было совсем неожиданное чувство. Я сразу же представил его рядом с собой там, в буше, когда над тобой нависла опасность. Я чувствовал, что на этого человека можно положиться.

Маррей был хорошим психологом, он догадывался, что во мне происходит. Я видел это по его лицу.

— Это я его нашел! — самодовольно заявил он.

Африканец и бровью не повел. Другой бы на его месте, возможно, польщено засмеялся, но этот стоял, не шевелясь, и ждал, что я скажу. Девочки-негритянки послушно сидели, держа жвачки в руках, не осмеливаясь развернуть их. Они чувствовали, что происходит что-то важное, хотя и не могли ничего понять.

— Так ты говоришь, что берем его, Джо!

— Берем!

Маррей в качестве заключительного аккорда этого акта дал швейцару еще на чай и, подойдя к девочкам-негритянкам, скомандовал: — А теперь можете жевать!

Девочки развернули жвачки, побросав обертки прямо на мраморную лестницу. Африканец было молча подобрал их, но Маррей отобрал их у него и снова бросил на сверкающую чистотой лестницу. Швейцара передернуло, но он промолчал. Я засмеялся. Мне был по душе порыв Маррея, его протест против всего того, что олицетворял собой швейцар.

После этого девочки поднялись, и необычная процессия снова двинулась в путь: во главе шагал отец, за ним три пары детишек, замыкал шествие Маррей. Швейцар подобрал обертки, а я вернулся на террасу отеля.

Вечером я спросил у Маррея:

— Как ты договорился с этим туземцем?

— Что ты имеешь в виду?

— Когда нанимаешь кого-нибудь на работу, надо спросить, что за это хочет.

— Он об этом не спрашивал, ну а мне это и в голову не пришло.

Интересно, этот африканец не знал, ни что мы потребуем от него, ни сколько заплатим, и все равно согласился.