Президент Алькала Самора назначил Лопеса Очоа командовать войсковой операцией против шахтеров в явной надежде, что репутация этого генерала как верного республиканца и франкмасона поможет тому обойтись без кровопролития. Требование Идальго и министров от СЭДА заменить его на Франко было отклонено, однако военный министр все равно поручил Франко командование всеми репрессивными операциями в Астурии и Каталонии, так сказать, на неформальной основе. Введение военного положения дало Франко исключительные полномочия в этом районе, даже в ущерб власти Идальго. Это не только предоставило генералу своевременный выход клокочущих в нем ненависти и агрессии, вызванными смертью матери, но также дало ему почувствовать отравляющий вкус беспрецедентной военно-политической власти.
В то время в Испании было еще очень мало коммунистов, однако с помощью параноидальной «Международной Антанты» Франко быстро убедился, что акция шахтеров была «преднамеренно подготовлена агентами Москвы», а социалисты, выполняя «технические инструкции коммунистов», хотели установить диктатуру. Убедив самого себя, что, представлявшие опасность для Родины левые испанцы были вовсе не испанцами, Франко смог действовать так же жестоко против своих соотечественников, как он это делал в Африке против мавров. Описывая конфликт в Астурии как войну против «социализма, коммунизма и всех прочих «измов», которые напали на цивилизацию с целью заменить ее варварством», Франко использует колониальную риторику в обращении к народу Испании. В действительности, как очень скоро выяснилось, Франко был склонен не столько защищать цивилизацию от варварства, сколько использовать варварские методы, чтобы превратить ни во что требования шахтеров обращаться с ними как с человеческими существами.
Опасаясь колебаний и сомнений со стороны некоторых более либеральных офицеров, Франко постарался, чтобы операцию проводили его единомышленники. Он послал туда мавританских наемников, поскольку знал, что они без колебаний будут стрелять в испанских рабочих. Командование африканскими частями принял на себя Хуан Ягуэ, «африканец», учившийся вместе с Франко в Толедо. Кузен Франсиско и друг детства, майор Рикардо де ла Пуэнте Баамонде, был заменен на посту командира военно-воздушной базы в Леоне, поскольку подозревали, что он отдал приказ пилотам не открывать огонь против забастовщиков в Овьедо. Как и в Марокко, сам Франко смог^дистанцироваться от реального насилия — и от своих садистских импульсов, — руководя гигантской операцией из телеграфного центра военного министерства в Мадриде с помощью Пакона и двух морских офицеров. Франко без колебаний отдал приказ подвергнуть бомбардировкам рабочие районы в шахтерских городах, а армии — стрелять в шахтеров без разбору. Во время обедов в министерстве генерал оживленно болтал с Паконом и Идальго, обсуждая новости, которые потоком шли с фронта военных действий. Однако когда министр разрешил ему говорить о чем угодно, «о женщинах, театре, литературе, но только не о революционном движении», он тут же замолк.
Мнение Франко, что без помощи «африканцев» армия, расквартированная в самой Испании «неукомплектованными и ослабленными частями и не имеющая достаточной боевой подготовки, не сможет восстановить закон и порядок», сражаясь против практически безоружных революционеров, отражает скорее его собственный настрой, чем реальное положение вещей. Его убежденность, что подавление гражданского населения в Испании ничем не отличается от войны в Марокко, за исключением разве что некоторого «налета романтики реконкисты», разделялась отнюдь не всеми военными. Однажды несколько генералов и офицеров министерства с раздражением заявили Пакону, что «его генерал окончательно свихнулся», вызвав войска из Африки. И тем не менее тактика военного террора, подобная той, что с успехом применялась Франко в Марокко и предвосхищала ту, что будет использоваться в гражданской войне, оказалась в высшей степени эффективной. Огромное число погибших среди женщин и детей и зверства, совершенные марокканскими частями Ягуэ, полностью деморализовали восставших рабочих.