Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба

«Всюду вокруг трусость, обман и измена», понял, наконец, Николай.

2 марта, к десяти часам вечера, член Государственного Совета Гучков и член Государственной Думы Шульгин, с большим трудом добравшиеся до Пскова, с места в карьер начали обработку царя. Они убеждали, что посылка войск в столицу бесполезна и может только вызвать гражданскую войну. Генерал Рузский добавил, что войск для направления в Петроград у него все равно нет.

Питерские посланцы готовились к долгой осаде и были поражены, когда царь, спокойным, почти отрешенным голосом, сказал, что еще в три часа дня принял решение отречься от престола в пользу цесаревича Алексея при регентстве великого князя Михаила. Но теперь он желает внести в это решение поправку. В случае воцарения Алексея, ему, Николаю, вряд ли позволят с ним видеться. Поэтому он решил отречься и за себя, и за сына, а престол передать Михаилу.

«Вы поймете чувства отца», — скорбно произнес государь.

Питерские эмиссары переглянулись. Они были приятно поражены тем, что царь так легко сдался, но удивлены неожиданной комбинацией, которую он предложил. Они запросили небольшого перерыва, чтобы посовещаться.

«Вскоре я пошел к Гучкову и Шульгину, — расскажет позднее Рузский, — и спросил их, к какому они пришли решению. Шульгин ответил, что они решительно не знают, как поступить. На мой вопрос, как по основным законам: может ли [царь] отрекаться за сына, они оба не знали. Я им заметил, как это они едут по такому важному государственному вопросу и не захватили с собой ни тома основных законов, ни даже юриста. [Основных законов, как видим, не оказалось ни в штабе фронта, ни в царских поездах — такое значение им придавалось!] Шульгин ответил, что они вовсе не ожидали такого решения. Потолковав немного, Гучков решил, что формула государя приемлема, что теперь безразлично [!], имел ли государь право [отречься за сына] или нет», а Шульгину, которого Гучков назвал «специалистом по такого рода государственно-юридическим вопросам», вопрос: «Алексей или Михаил? Перед основным фактом отречения казался частностью». «С этим они вернулись к государю»[284].

В приведенном отрывке важно каждое слово. Невозможно более наглядно показать, как коронованный революционер, долго и упорно рубивший сук, на котором сидел, в последний момент подрубил под корень все дерево российской государственности. И как помогли ему в этом «спасители монархии» — Гучков, Шульгин и Рузский. Оказывается, ни царь, ни его советники не имели понятия об основах государственной системы, которую они «спасали»!

Гучков и Шульгин предложили государю привезенный с собой проект манифеста, в который теперь надо было внести «небольшую» поправку. Но Николай ответил, что проект манифеста уже подготовлен. Когда он был исправлен и подписан, государь вручил его Гучкову, тот зачитал вслух. «Пламенный» монархист Шульгин описал эту сцену напыщенным слогом, разукрашенным глубокомысленными многоточиями:

«Текст был написан теми удивительными словами, которые теперь все знают. Каким жалким показался мне набросок, который мы привезли… Государь принес и его и положил его на стол… К тексту отречения нечего было прибавить… Во всем этом ужасе на мгновение пробился один светлый луч… Я вдруг почувствовал, что с этой минуты жизнь государя в безопасности… Половина шипов, вонзившихся в сердце его подданных, вырвалась этим лоскутком бумаги… Так благородны были эти прощальные слова… И так почувствовалось, что он так же, как и мы, а, может быть, гораздо больше любит Россию»[285].

Приведя это «свидетельство очевидца», Мельгунов ядовито замечает, что «история несколько подшутила над мемуаристом, слишком нарочито и неумеренно выставлявшим свои монархические чувствования»[286]

. Прощальное объяснение в любви к России было написано не самим Николаем. Его изготовил в Ставке камергер Н.А. Базили, отредактировали генерал-квартирмейстер А.С. Лукомский и сам Алексеев. Государю принадлежало лишь поправка о том, что престол он передает не сыну Алексею, а брату Михаилу.

Итог свершившемуся перевороту подвел на следующий день великий князь Николаша. Из Тифлиса в Ставку пришла депеша:

«Ожидал манифест о передаче престола наследнику цесаревичу с регентством великого князя Михаила Александровича. Что же касается сообщенного вами сегодня утром манифеста о передаче престола великому князю Михаилу Александровичу, то он неминуемо вызовет резню»[287].

Прогноз оказался точным, но для него не требовалось пророческого дара. Напомню, что монархия — это вид правления, при котором существует, действует, свято охраняется вековой традицией и самой властью, по крайней мере, один закон, который выше воли монарха: это закон о престолонаследии. Он обеспечивает легитимность и преемственность власти. Там, где этого нет, под ликом монархии прячется деспотия. Она держится не на законе, а только на силе; когда иссякает сила самодержца, происходит переворот.