Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба

Начальник расстрельной команды Я.М. Юровский, еврей по происхождению, был далек от еврейских корней. В 1904 году он принял лютеранство, а по убеждениям, как положено сознательному партийцу, был атеистом. Ни иудейских, никаких других религиозных обрядов Юровский не соблюдал, зато строго соблюдал партийную дисциплину и с готовностью выполнял поручения, строго руководствуясь полученными инструкциями. Когда же приходилось принимать самостоятельные решения, он действовал крайне бестолково. В том, что усердия у него было много больше, чем сообразительности, нам предстоит убедиться.

Получив задание уничтожить царя и всех узников Дома Особого Назначения в ночь с 16 на 17-е июля, комендант был полон решимости исполнить приказ, но о том, каким образом это сделать, инструкций не было. Может быть, перестрелять их спящими в своих постелях? Или — закидать гранатами? Но взрывы разбудят город, народ, чего доброго, сочтет, что в него уже ворвались беляки…

…Было далеко за полночь, когда комендант Юровский поднялся на второй этаж ДОНа. Там все давно спали. Он разбудил доктора Боткина и сказал, что беляки ведут обстрел города; для безопасности царской семьи и остальных обитателей ДОНа им следует спуститься в нижний полуподвальный этаж.

Боткин разбудил остальных, они оделись, умылись, спустились… Алексей, из-за поврежденной ноги, не мог сам идти по лестнице, отец нес его на руках.

Из двенадцати обитателей ДОН в наличии было одиннадцать. Паренька Лёню Седнёва Юровский еще днем отослал — якобы для встречи с дядей И.Д. Седнёвым, который давно был расстрелян. Не иначе, как дрогнуло пролетарское сердце Юровского, и он решил пощадить мальчика…

Комната в нижнем этаже оказалась пустой: всю мебель из нее заранее вынесли. Как долго в ней предстояло пробыть, спустившиеся не знали. Александра Федоровна сказала, что стоять не может, ей нужен стул. Тотчас принесли два стула: на второй усадили больного царевича.

Юровский вынул бумагу и зачитал приговор. Александра Федоровна стала истово креститься. Николай, видимо, думавший о своем, не сразу понял смысл сказанного и пытался что-то переспросить, но тут началась стрельба. Члены расстрельной команды торопливо вбегали в комнату, а палить начинали еще из открытых дверей. Пули отскакивали от каменной стены и рикошетили в самих убийц. Одна пуля просвистела у самого уха Юровского, другая ранила в руку одного из стрелявших. На улице тарахтел грузовик, заведенный для того, чтобы заглушить выстрелы, но сильнее их заглушали душераздирающие крики великих княжон. Девушки визжали, но не падали…

Об этой поразительной подробности я впервые прочитал пол века назад в воспоминаниях академика Л. А. Зильбера, которые готовил к публикации в Пятом томе альманаха «Прометей». Редактором-составителем тома был мой друг и коллега Марат Брухнов, но поскольку учеными в серии ЖЗЛ «заведовал» я, то редактировать эту рукопись довелось мне.

Крупнейший микробиолог и вирусолог, старший брат писателя В.А. Каверина, Л.А. Зильбер в гражданскую войну служил военврачом в Красной Армии, чему и был посвящен данный отрывок из его мемуаров. Среди красноармейцев, пациентов Л.А. Зильбера, ходил слух о «мистике», сопровождавшей убийство царской семьи: пули от царских дочерей отскакивали, запаниковавшие расстрельщики усилили пальбу и с большим трудом их добили. В рукописи Зильбера об этом было два коротких абзаца. В печать они не прошли: удалила цензура.

Согласно свидетельству из первых рук, то есть самого коменданта Юровского, он был очень сердит на свою команду:

«Тут вместо порядка, началась беспорядочная стрельба. Комната, хотя и очень маленькая, все однако могли бы войти в комнату и провести расстрел в порядке. Но многие, очевидно, стреляли через порог»[304].

С трудом остановив стрельбу, Юровский обнаружил, что «многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал, опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил, Алексей, Татьяна, Анастасия, и Ольга тоже были живы. Жива еще была и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но однако, это не удавалось».

«Мистика» выяснилась при осмотре трупов: «на дочерях были бриллиантовые панцири вроде лификов».

Панцирями Юровский называл вшитые в одежду драгоценные камни. «Помимо того, что это представляло ценность, это было боевой защитой: ни пулей, ни штыком не возьмешь»[305].

В другом варианте своих воспоминаний о той страшной ночи Юровский писал (стиль и орфография сохранены):

«На дочерях же были лифы, так хорошо сделаны из сплошных бриллиантовых и др. ценных камней, представлявших собой не только вместилища для ценностей, но и вместе с тем и защитные панцыри.