Вот почему ни пули, ни штык не давали результатов при стрельбе и ударах штыка. В этих их предсмертных муках, кстати сказать, кроме их самих, никто не повинен. Ценностей этих оказалось всего около (полу-пуда. Жадность была так велика, что на Александре] Федоровне, между прочим, был просто огромный кусок круглой золотой проволоки, загнутой в виде браслета, весом около фунта… Те части ценностей, которые были при раскопках обнаружены, относились несомненно к зашитым отдельно вещам и при сжигании остались в золе костров»[306]
.В 1927 году, при сдаче своего «исторического» оружия в Музей революции, Юровский и Никулин объяснили необычайно большой расход патронов: «патроны одной имеющейся заряженной обоймы кольта, а также заряженного маузера ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в лифчики из сплошной массы крупных бриллиантов и странную живучесть наследника, на которую мой помощник израсходовал целую обойму патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с бронированными дочерьми)»[307]
.Официальный приговор был опубликован через неделю:
Сообщение выдает подлую трусость пролетарской власти: классовая непримиримость к врагам революции у нее сочеталась с дрожью в коленках. Преступники неуклюже заметали следы: царь — да! — расстрелян «по воле народа», а семья «переведена в более верное место»…
Куда же все они
Захоронение
Если с убийством царской семьи команда Юровского кое-как справилась, то с ликвидацией следов кровавой оргии обстояло гораздо хуже.
Как писал участвовавший в захоронении чекист И.И. Родзинский, «вопрос о сокрытии следов был важнее даже самого выполнения. Подумаешь там перестрелять, не важно даже с какими титулами они там были. А вот ведь самое ответственное было, чтобы укрыть, чтобы следов не осталось, чтобы никто использовать это не мог в контрреволюционных целях. Это самое главное было. А об этом и не думали»[308]
.По утверждению Юровского, захоронение трупов было поручено не ему. В его Записке говорится, что «ком[ендан]ту, было поручено только привести в исполнение приговор, удаление трупов и т. д. лежало на обязанности т. Ермакова (рабочий Верхне-Исетского завода, партийн[ый] тов[арищ], б[ывший] каторжанин)»[309]
.Такое вот разделение труда!
Комиссар Верхне-Исетского завода Петр Ермаков «должен был приехать с автомобилем, и был впущен по условному паролю “трубочист“. Опоздание автомобиля внушило коменданту сомнение в аккуратности Е[рмако]ва и ком. решил проверить сам лично всю операцию до конца»[310]
.Тут концы у Юровского не сходятся. Вся охрана Дома Особого Назначения знала Ермакова в лицо, для его опознания никакого