Цареубийца. Подлинные мемуары графа Орлова

Я обо всём этом императрице доложил и получил от неё послание, в котором она также упрекала наших единоверцев за то, что они плохо подражали русскому примеру храбрости, мужества и твёрдости и не захотели извлечь себя из-под ига турецкого порабощения, их собственным духом робости, неверности и обмана, сохраняемого над ними. Меня она хвалила за благоразумность и прозорливость, проявленные в сохранении наших морских сил, так пригодившихся для разгрома турок.

– Что же, – сказал я Дунайке, – пора домой возвращаться. Константинополь мы, правда, не освободили и турок в их степи не выгнали, однако в Средиземное море флоту нашему путь открыли и армии нашей хорошую подмогу сделали. Авось, не осудят нас потомки!

– Поехали, Алехан, – отвечает он, – а то мне что-то совсем невмоготу: то ли лихорадку подцепил, то ли после взрыва «Евстафия» какое-то потрясение в теле произошло. А дома и стены лечат – пора в Россию возвращаться.

Сдал я эскадру Спиридову и вернулся в Петербург. Встретили меня торжественно, и императрица милостями своими меня осыпала: был я награждён орденом Святого Георгия первой степени, кроме того, Екатерина разрешила мне оставить на всю жизнь при себе кейзер-флаг и поднимать его на кораблях, а также поместить его в своем гербе, а к фамилии моей получил я право присоединить наименование Чесменского. Медаль выбили особую, на которой под портретом моим была сделана надпись: «Граф А. Г. Орлов – победитель и истребитель турецкого флота».

Чесменская колонна в Царском Селе. Современный вид

А когда мир с турками был заключён, получил я за Чесменскую битву четыре тысячи душ крестьян, шестьдесят тысяч рублей, серебряный сервиз и шпагу, украшенную бриллиантами. В заключение всего был поставлен в Царском Селе обелиск из цельного уральского мрамора, а в семи верстах от Петербурга выстроена церковь во имя Рождества Иоанна Крестителя, празднуемого в день истребления турецкого флота.

И про табакерку императрица не забыла: получил я оную с собственноручным благодарственным письмом её величества, в котором говорилось, что вот вам табакерка, графа Орлова достойная, а на ней изображён памятник, который о вашей славе и заслугах перед Отечеством свидетельствует… Затерялась впоследствии сия табакерка, – сокрушенно сказал граф, – когда по воле безумного Павла я должен был второпях Россию покинуть…

Фёдор тоже императрицей обласкан был: произведён в генерал-поручики, награждён орденом Святого Георгия второй степени – «за храбрость и мужество, показанные во время одержанной над турецким флотом победы», как в рескрипте было сказано, – и шпагой с бриллиантами. Однако здоровье его не поправилось, из-за чего должен был он в отставку выйти, получив при этом чин генерал-аншефа.

Тогда же прославленный наш пиит Михайло Херасков про Чесменский бой поэму сочинил, где о Фёдоре упомянуть не преминул:

Фёдор, красотой и младостью цветущий
И первый мужества примеры подающий,
С «Евстафием» летел в нептуновы поля.
Но ты, младой герой! Уйми своё стремленье,
Увеселение ты братиев твоих,
Жалей, Орлов, жалей
Цветущих дней своих.

К. Христинек. Портрет Фёдора Орлова, 1768 год

Похищение самозванки

– Так-то, судари мои, – закончил свой рассказ граф, – так-то раньше сражались! Себя не жалели, одним только стремлением Отечеству послужить ведомые!

– Ромалы, – вскочила со своего места Ляля, – спойте песню величальную в честь графа Алексея Григорьевича! Все сюда идите – пусть весь хор наш цыганский графа Орлова восславит!

Цыгане обступили костёр и запели дружно и весело. Граф с большим удовольствием выслушал их и, когда они закончили, одарил каждого деньгами.

– Примите от меня, – говорил он, – за радость, которую мне, старику, доставили! На своём веку много я слышал хвалебных песен, даже гимны в мою честь слагали, но ваша песня лучше всех. Эх, Ляля, дружочек мой милый, вижу искренность твою – мог ли я на склоне лет моих на такое рассчитывать!..

– Примите и от меня благодарность, батюшка, – графиня Анна Алексеевна поцеловала его в щёку. – Счастье такого отца иметь.

Граф, однако, вдруг помрачнел.

– Шла бы ты в дом, Нинушка. Ночь холодная – не приведи бог, простудишься, – сказал он. – Умаялась за день – пойди, отдохни.

– Я посижу ещё с вами, батюшка. Сон прошёл, что мне в доме делать? – возразила графиня, но он твёрдо повторил: – Ступай, Нинушка, – ляжешь, и сон опять придёт. А мы тихо будем сидеть, чтобы тебе не мешать.

– Ну, если вы приказываете… – сказала графиня, неохотно поднимаясь с места.

– Не приказываю, а прошу, – граф тоже встал и нежно поцеловал её в лоб. – Давай я тебя провожу…

Вернувшись через несколько минут, он сел у костра и некоторое время молчал.

– Вот ты меня славишь, – повернулся он затем к Ляле, – а послушаешь, что сейчас расскажу, так, может, славить перестанешь. Была у меня победа, которой гордиться нечего: с женщиной сражался…