Царев город

В день освящения града отец Ефим преобразился. В обозе прислал ему митрополит все, что надо для убранства храма и для службы. Шитая золотом фелонь, кадило, сосуды, образа, хоругви, подсвечники — все было уложено в гелеги, обернуто тканями. Ешка накануне приготовил сосуд, налил в него воды, в воду на ночь опустил серебряный крест, дабы стала та вода святой. Отыскал среди рат-ников дьячка, псаломщиков и пономарей. Они пока несли работу наравне со всеми. Шествие к месту закладки храма было внушительным. Впереди, в золоченой ризе, в патри архали камчатой, в поручах бархатных, подпоясан широ ким поясом с накладами, шел о геи Иоахим, сиречь Ешка с серебряным крестом в руке. Борода' у него не голько расчесана, но и подстрижена. За ним пономарь нес сосуд со святой водой. За ними несли икону святой Троицы, ибо храм закладывался во имя ее. Чуть подалее плескались на веIру хоругви, а в примычку к ним шествовали князья и воеводы во главе с Ноготковым. Со всех сторон будущей крепости стояли с лопатами, топорами и кирками стрельцы, мастера и работные люди. Топкай гоже вывел жителей илема, к ратникам подойти не решился, а смотрел на торжество со стороны. К месту закладки мужики носилками подносили камни и кирпичи. Ими командовал Данила Сабуров. Он знал, что издревле храмы строятся алтарем на восток, и потому бутовый камень и кирпичи подвез к ал тарному месту. Там каменщики уже забутили подклад и закладывали его сверху ровным слоем кирпича.

Когда процессия подошла к будущему алтарю, все строители и стрельцы встали на колени. Пономарь подсунул Ешке незаметно евангелие, и он прочитал для начала ектенью. Затем началась молитва основанию града, которую Ешка сочинял всю предыдущую ночь:

— Рабы божьи! Мученики Христовы! Помолимся ныне господу нашему Иисусу Христу и Пречистой богородице о даровании нам святости для возведения храма во славу Великой Троицы. И да осенит господь своим крестным знамением первые камни, заложенные в основу его, да окропит матерь божия святою водою благодатные земли округ него.

Ешка поднял большой серебряный крест, осенил им трижды все четыре стороны. Пономарь, опять же быстро и незаметно, вложил ему в руку кисть, Ешка макнул ее в сосуд и трижды крест-накрест махнул во все стороны Воевода Ноготков первый поднялся с колен, размашисто ткнул перстами в лоб, в плечи и в живот. Вслед за ним шумно встало все воинство, осеняя себя крестно.

Воевода Григорий Вельский подошел к фундаменту, вынул из кармана четыре серебряных рублевика, вдавил по одному в раствор, махнул каменщикам рукой. Те торопливо стали набрасывать на известковую сероватую кашицу каленые кирпичи. Храм был заложен и начал строиться*.

К вечеру пошел дождь, и это все сочли знамением святой богородицы, которая окропляла первые камни города, обещая ему счастливую судьбу.

* Храм был выстроен только в XVIII в.

I

Наказ государыни Данила Сабуров выполнил — обоз со строительными материалами на Кокшагу привез, теперь можно было со спокойной совестью уезжать на свое воеводство в город Нижний. Тем более, что крепость заложили, и стены ее росли. Но Сабурову позарез нужно было ехать не в Новгород Нижний, а в Москву. В свое время в Свияжске он упустил из своих рук мятежника Илейку Кузнецова, на которого в Тайном приказе указ лежал: «Кто того вора и бунтовщика имает, тому выплатят триста Рублев». Деньги даже для князя и воеводы немалые. Они были почти в руках Никиты, но кузнец улизнул.

И вот сейчас узнал Сабуров, что Илейка снова объявился на Кокшаге у Ноготкова. Будто бы ему царский указ о прощении есть. А вдруг нет! Мало ли что государыня обещала. Она обещала, а царь не подписал. Или Бориско Годунов помешал. Вот и выходило, что надо ехать в Москву, побывать в Тайном приказе, все выведать, и если старый указ в силе... Но в нынешнее время, когда ногайский мурза по левому берегу Волги, шастает, разве можно без спросу воеводство бросить?

И пошел Данила на прощание к воеводе Ноготкову:

— Слышь-ко, Иван Андреич, я покидаю ныне тебя.

— С богом, княже.

— А ты, я чаю, о закладке города государю докла-дать будешь?

— Надо бы. Но каждый человек на счету, а мелочь посылать к царю не принято. Подожду малость. Вот стены возведем...

— А ты бы меня попросил. Дюже я по ребятишкам да по бабе соскучился.

— Ты же мне не подначальный.

— Так если я твою грамоту радостную государыне привезу, то меня за самовольство она, я чаю, бранить не будет.

— Если так — поезжай. А грамоту я напишу...

И поехал Сабуров в Москву. За себя на воеводстве оставил голову Григория Шетнева.