Первые впечатления были нерадостны: серое, облачное небо, пронизывающая сырость, дорога в выбоинах, бесконечные разливы и болота… На реках и топях согнанные русскими властями мужики строили мосты и гати (всего до Москвы для свиты Марины пришлось построить 540 мостов).
За два дня до перехода русской границы о. Савицкий произнес полякам проповедь о том, как следует себя вести в чужой земле – он призывал их жить в мире с русскими и подавать им хороший пример. Его слова не были услышаны. Сразу же после вступления в Россию у поляков начались стычки с местными жителями, дополняемые развратом, пьянством и преступлениями среди самой свиты и прислуги (так, одна служанка родила в дороге и, желая избавиться от ребенка, разрезала его на части и разбросала куски тела по округе). Буйства шляхты настолько бросались в глаза, что Мнишек вынужден был издать специальные «параграфы», имевшие целью установить среди этого полчища благородных и неблагородных разбойников строгую дисциплину и чистоту нравов. Всем полагалось ежедневно слушать обедню; за пьянство, ссоры и ночной разгул строго наказывали; женщин дурного поведения, круживших по вечерам вокруг польского лагеря, приказано было гнать прочь; самым назойливым из них грозило купание в ближайшей реке и даже смертная казнь. Однако участники путешествия сами чистосердечно признавались, что эти «параграфы» так и остались мертвой буквой.
Между тем поляки не могли пожаловаться на плохое отношение к ним со стороны русских. Напротив, в каждой деревне, каждом городе, через которые они проезжали, жители встречали их хлебом-солью. Первая официальная встреча произошла в городе Красном, где Нагой, Мосальский и Воейков с зимы дожидались приезда царской невесты. Послы Дмитрия постарались, чтобы прием дал почувствовать полякам, что они находятся во владениях великого государя; здесь Марина впервые ощутила себя царицей. В Красном к ее свите прибавились еще 500 московских бояр и дворян. В Смоленске царице устроили великолепный въезд в обитых драгоценными соболями санях, запряженных дюжиной лошадей. Немного далее, при переправе через Днепр случилось несчастье: утонул один из паромов с 15-ю поляками. Перепуганные спутницы Марины приписали свое спасение присутствию о. Анзеринуса; тот в ответ любезно заявил, что он «благословен в женах».
В Можайске о. Савицкий посетил одни из городских монастырей. Монахи после некоторых колебаний впустили его и предложили меда и пива. Завязался разговор, во время которого иезуит выразил желание видеть игумена. Братия замялась:
– Он показывается неохотно, так как все время проводит в молитве.
Но настоятель вскоре сам вышел к гостю. По его шатающейся походке и заплетающемуся языку было понятно, что он принадлежит к числу самых закоренелых язычников – поклонников Бахуса. Его веселость сообщилась всей братии, вследствие чего дальнейшая беседа приняла столь бурный характер, что Савицкий начал пробираться к двери и, преследуемый игуменом с бутылью в руке, едва спасся от монашеского гостеприимства.
По одному не вполне достоверному известию, в Можайск инкогнито приезжал Дмитрий и провел здесь двое суток.
19 апреля кортеж прибыл в Вязьму. Здесь Мнишек оставил Марину и отправился в Москву со своей свитой, чтобы лично убедиться, что его дочери не угрожает никакая опасность и заодно, если будет нужно, повлиять на нравственность царя.
Прием, ожидавший воеводу в Москве, ободрил его. Памятуя о пирах в Самборе, царь устроил тестю великолепную встречу. За две версты до столицы Мнишка ожидал Басманов с полутора тысячами дворян и детей боярских; с ним были также четыре отличных лошади в богатейшей сбруе: одна для воеводы, другие для его сына и других ближайших родственников. Въезд в Москву происходил через триумфальные ворота, специально возведенные ради этого события. От триумфальных ворот до бывшего дворца Бориса, который отвели Мнишку, в два ряда стояли дворяне и дети боярские в нарядных кафтанах; Дмитрий инкогнито находился среди них.
После размещения гостей во дворце Бориса, туда сразу явились стряпчие с кушаньями и напитками из царской кухни. Среди разнообразных яств было множество пирогов, которые поляки сочли невкусными, так как они были приготовлены по-русски – без соли. День был отведен отдыху с дороги. Поляки видели Дмитрия только мимоходом, когда он в белом кафтане ехал верхом в Вознесенский монастырь к матери; царя сопровождали алебардщики и конная гвардия. От имени царя к Мнишку пришел князь Иван Федорович Хворостинин, чтобы поздравить воеводу с приездом.
На следующий день, 25 апреля, от дворца Бориса до дворца Дмитрия выстроились в два ряда вооруженные стрельцы. Мнишку подвели «бахмата» – татарского коня в богатой сбруе, которая стоила не менее 10 тысяч рублей. Вместе с ним к царю отправились его родственники и знатные паны.