Царевна

Форма, которая на мне — русская. Она может менять цвет, даже мимикрировать под местность. Это обмундирование снайперов, ну а мне отжалели ее от чистого сердца. Сейчас она изображает из себя школьную форму Хогвартса, даже штаны дают иллюзию длинной юбки, которую, правда, содрать с меня не получится, да и задрать тоже, потому что ее нет. Зато граната в кармане есть, потому что портал порталом, а на самый крайний случай… Да и привыкла я, настраивает она меня на рабочий лад, значит.

Сделав шаг, оказываюсь на вокзале. Насколько я могу видеть — в магической его части, судя по паровозу, древнему, как дерьмо мамонта. Надпись «Хогвартс Экспресс» не оставляет двояких толкований. По перрону шарятся разные личности, но больше всего, конечно, детей. Дети разных возрастов в большинстве своем явно не рады отъезду в школу магии, что понять можно, учитывая, что свинарник она еще тот. Пойду я в вагон, посмотрим на развитие событий.

Глава седьмая

Грейнджер в этой истории, кстати, мальчик, я гоблинов специально спросила. Грейнджеры — сквибы Дагворт-Грейнджеров, так что тут без сюрпризов, вполне ожидаемое, значит, наследие. Но вот имя! Зовут этого мальчика — Гермоней! Охренеть, то есть язык сломаешь, хотя все логично, если так посмотреть: Гермиона и Ифигения — это дочери Елены Прекрасной, а Гермоней и Никострат — сыновья. Спасибо, что не Никострат, а то б я ржала не переставая. Ребята раздобыли фотографию и даже показали мне, чтобы я никого не перепутала.

Про заикание мне тоже объяснили, кстати. Магия же лечит, вот она меня от заикания постепенно и вылечила, за счет всего остального. В принципе, понятно — речь имеет больший приоритет, чем попа, заикаясь, не поколдуешь, так что приоритет понятен, хоть и неприятен.

Ну, значит, усаживаюсь я в кресло, концентратором закинув чемодан на полку. Мне показали основные заклинания, кстати. Ну так вот, уселась, жду, пока погаснет свет и начнется спектакль, то есть поезд двинется, и к Избранной придут напомнить о себе придурки Магической Британии. А вот и… хм… Большие грустные карие глаза, худоба на грани истощения, чемодан больше его самого. Обнять и плакать.

— Привет, Гермоней, — здороваюсь я, стараясь не запнуться на этом имени.

— Здравствуй, Гера, — грустно отвечает он и очень осторожно усаживается в кресло.

Так, эту песню я знаю, поэтому средство от подобного у меня в аптечке есть. Лезу на пояс в аптечку, достаю тюбик. Теперь как ему сказать, чтобы он не обиделся. Ну и обидится — овощ с ним, на обиженных воду возят.

— Вот тебе средство, — протягиваю ему тюбик. — Выжимаешь на набитое место, втираешь в кожу, через пять минут будешь как новенький, а я пока выйду.

Всучив тюбик, поднимаюсь и выхожу из купе, прикрыв за собой дверь. М-да, парень класса «обнять и плакать». Ну что, любовь зла, придется любить это пособие по анатомии. Любить, кормить, не обижать… Насколько я понимаю, выбора у меня особого нет, не Уизли же любить. Кстати, о рыжих — вон оно, крадется уже, рассадник микроорганизмов, для которых мы — внешняя среда. Постирать бы его. Движением руки творю «отвод глаз», потому что я, конечно, не брезгливая, но… Кстати, а почему рыжее уежище не летит на бибике своего рыжего отца? Избранную не нашел или что? Так и не найдет…

Изнутри слышится тихий стук. Гермоней протягивает мне тюбик, а сам красный, как девица, но сидит уже нормально, что хорошо. Я прячу тюбик обратно в аптечку.

— Спасибо, — негромко говорит он, тряхнув шевелюрой.

— Да не за что, дело-то обычное, — легкомысленно машу я рукой.

Какой у него взгляд! В нем и благодарность, и какое-то обожание, и… доверие? Это что сделали с ребенком сквибы рода Дагворт-Грейнджер? Надо будет на каникулах разузнать, да подарков насовать по русскому обычаю. Ишь ты! Нечего на мое замахиваться! Оно еще не мое, но пригодится, наверное.

Поезд трогается с места, набирая ход, а я понимаю, что Грейнджера надо кормить, потому что «ленинградская диета» никого до добра еще не доводила. Вздохнув, делаю жест рукой, призывая к себе сумочку со снедью. Глаза Гермонея становятся очень большими, потому что в его понимании это была беспалочковая магия. Вроде бы считается очень крутым чем-то.

— Садишь, ешь, — увеличиваю я миску с борщом. — Ты сколько времени не ел?

— Я ел сегодня, — отвечает он мне, во что мне не верится, поэтому я залезаю еще раз в аптечку, протягивая затем пузырек.

— Выпиваешь это, а потом ешь, — инструктирую я его. — И чтобы все съел!

И хочется ему возразить, и опасается он чего-то. Ну, в общем-то, понятно, чего — забили какие-то твари ребенка. Ладно, разберемся. Потом, но разберемся точно. А пока пусть есть, потому что мне рано еще. Дверь кто-то несколько раз дергает, пообщаться кому-то хочется. Но дверь закрыта, и открыть ее не так просто, потому что на защелку.