Царевна

Сольное выступление Малфоя мне интересно? По-моему, нет. Рыжий уже пошел туда, куда Макар телят не гонял, значит, что? Сейчас Гермоней примет пищу, я его уложу спать, и сама вдавлю, ибо до приезда нам восемь не самых приятных часов. А вот потом уже бой, без шуток, потому что «своих» в Хогвартсе нет.

Что-то меня смущает в том, как ест мальчик. Буду его Гермом называть, а то язык сломаю. Так вот, он не спросил меня, что это за блюдо, ест осторожно, внимательно, тщательно пережевывая пищу. То есть вывод раз: борщ ему знаком, что для лимонников нонсенс, а вывод два: он военный. На спецназовца не похож, тот бы устроил уже зачистку, десант тоже отпадает — у них тормозов нет, кто тогда?

— Ты чьих будешь, военный? — интересуюсь я по-русски, дождавшись, пока он проглотит порцию.

— Пинцет я, — грустно отвечает мне Грейнджер. — А ты разведка?

— Контрразведка, — поправляю его я. — Откуда попал?

— Басмачи колонну расколошматили, — объясняет он мне, ничуть не удивившись тому, что я не Поттер. — Открываю глаза, а здесь я, во-первых, пацан, а во-вторых, утопленный в сортире. Ну и…

— И ты еще и оказался виноват, — киваю я. — А потом узнал, что Союза больше нет, и поплыл, так?

— Так точно, — еще грустнее отвечает мне Герм.

— Так, мой позывной «Мила», твой такой и был? Я тебя Гермом называть буду, согласен? — беру я быка за рога.

— Так точно, — повторяет он, оживая на глазах.

— Слушай меня сюда, — начинаю я ставить задачу, сделав поправку на то, где военмедов называли «пинцетами». — Мы едем в школу магии. Это концлагерь, где такие, как ты и я, — недочеловеки. Держишься меня, помнишь, что своих нет, задача — найти мою или нашу кровь и уничтожить ее, после чего нас эвакуируют. Все слова понятны?

— Так точно, — улыбается мне Герм. Вон как ожил, стоило командиру появиться.

— А раз все понятно, то отбой по гарнизону, — сообщаю ему я. — Давай укладывайся.

Пока он укладывается и пытается уснуть, я раздумываю. «Пинцет» — это Афганистан, то есть для него шок двойной — Великобритания, нет Союза, все незнакомое, что делать — непонятно. Там он, скорее всего, молодым совсем был, потому и раскис. То есть просто поплыл по течению, не пытаясь сопротивляться, что не помешало взрослым дяде и тете капитально над ним поиздеваться. Все-таки, медики — народ хрупкий, потому их принято беречь. Ладно, хоть не пацана совращать буду, доктор отличие пестика от своей тычинки знать должен.

* * *

И снится нам не грохот… Снится мне урок, на котором меня правильно стоять, ходить и приседать учат. Не учебка, а зал, какой-то, навскидку бальный. Ну вот два учителя реют коршунами вокруг меня, учат ножку ставить, значит. А если не выходит, то больно стимулируют молниями какими-то.

— Ваше Высочество, левую ножку вперед, — командует один, и тут же мне в задницу молния прилетает.

— Ай! За что⁈ — больно мне, вот и подпрыгиваю аж от такого воспитания.

— Спину не сгибайте, Ваше Высочество, — комментирует второй.

— Как вы мне надоели! — в сердцах восклицаю я, вытягивая вперед руку.

— Милалика! — слышу я восклицание. — Не смей проклинать учителей!

Я оборачиваюсь, а там мужчина такой, представительный, в короне. Возмущен он тем, что видит, потому рассказывает мне, что царевне можно, что нельзя, и березовой кашей угрожает, отчего я сразу закрываю тыл руками. Батюшка, видимо, значит, действительно может, а что такое «березовая каша», я еще в детдоме хорошо изучила, была у нас любительница… Приходится подчиниться.

— Медленно, величаво вы идете вперед, Ваше Высочество, — пытка продолжается.

Вот не знала, что царевнам, оказывается, так грустно жилось. И продолжается эта дрессировка, кажется, бесконечно. Жестокие учителя болью добиваются полного автоматизма движений — и ходьбы, и приветствия, и даже танца. На карате меня так не гоняли, хотя и помогает мне изученное когда-то, но не сильно. Царевне невместно, значит. С чего вдруг у меня эти сны прорезались, кто знает?

— А теперь изящный поворот, — комментирует тот, что справа.

Я поворачиваюсь, и вся сжимаюсь, но учитель хвалит, позволяя сделать паузу. Я уже радостно бегу к столу, на котором напитки расставлены, но мне снова прилетает молния, и я взрываюсь. Меня сразу же окружает какой-то белый кокон, скрывая ото всех, я просто падаю на многострадальное место и реву. Мне здесь не так много лет, чтобы слез стыдиться, к тому же я знаю, что меня никто не видит сейчас и сквозь кокон даже батюшка не пробьется со своей «кашей». Буду держать, сколько смогу, потому что больно же, просто до слез больно…

Кокон дрожит и вдруг осыпается осколками. Никак Ягу позвали, ироды? Как же они мне надоели! Я поднимаю взгляд, чтобы встретить свою судьбу, потому что знаю, что мне за это будет, но вдруг оказываюсь в объятиях какой-то очень волшебной женщины.

— Да вы ополоумели! — бушует она, закрывая меня ото всех. — Да я вас сейчас в зайцев превращу!

— Дорогая, но… — делает батюшка стратегическую ошибку.

Все, матушка видит цель. Хана царю, насколько я осознаю диспозицию.

— Все вон! — командует она. — Ну-ка иди сюда, ирод коронованный, я тебе сейчас…