Царевна из города Тьмы

Еще не кончился ночной пир у хана Шахдара. Запахи плова и шашлыка убивали благоухание цветов. В саду, возле водоемов, валялись пьяные сановники и латники. На глиняном возвышении, покрытом хорасанским ковром и освещенном светильниками, сидели полукругом, поджав ноги, седобородые дворцовые слуги. Их шелковые халаты были залиты бараньим жиром и красным вином. Среди старцев был и ханский соглядатай. Безбородый прислушивался к разговорам, притворяясь еще более пьяным, чем его собеседники, тому поддакивал, с тем хихикал, а с третьим на краткое время вступал в спор, чтобы тут же согласиться с доводами спорщика. Здесь было для него не веселье, а работа: он собирал жатву, чтобы потом накормить своего хозяина-хана едой, приготовленной из клеветы и наветов. Он обрадовался, увидев Сакибульбуля:

— Присаживайся к нам, трезвая ты душа, вкуси ханского вина, удостой нас беседы, главный конюший!

— Тебя спрашивает всадник — видимо, чужеземец. В поводу у пего два коня арабской породы. Он приехал, чтобы вернуть тебе долг своего отца, два кошеля с золотыми монетами, и вот один из них.

Безбородый затрясся всем своим тучным телом, задрожали его толстые, алчные пальцы, он вырвал кошель из рук Сакибульбуля.

Собутыльники расхохотались:

— Ох, и жаден же ты, ох, и скряга ты, ох, и любишь, Безбородый, давать деньги в рост!

Безбородый пришел в себя, успокоился, захихикал:

— Посмотри, главный конюший, как смеются над человеком, помогающим своим ближним. Прошу тебя, пойдем со мной, ты убедишься в том, что ко мне прибыл сын моего друга, которого я когда-то вызволил из нужды.

Хотя кошель был туго набит золотом, а другой кошель был еще приманчивей, не хотелось Безбородому встретиться иочыо один на один с неведомым всадником, потому-то он и позвал с собой Сакибульбуля. Когда же он увидел за крепостной стеной бедно одетого (а бедняка он распознавал и в ночной темноте) чужеземца, ощутил он в мелкой душе испуг и недоверие. Забыв об учтивости, не поздоровавшись, Безбородый спросил:

— Кто ты, джигит, какого отца ты сын? Откуда родом?

Гор-оглы сказал с гневом:

— Я сын хорошего отца, я сын маслобоя Равшана, я родом из могилы!

Каждое из этих слов, произнесенных среди ночного молчания, падало на тыквоподобную голову, как камень, и ханский соглядатай приник, дрожа дрожью страха, к земле. Он хотел встать — и не мог, хотел крикнуть: «На помощь, правоверные!» — но никак не отрывался язык от гортани. Гор-оглы связал соглядатая крепким арканом и положил поперек седла.

— Да будет удача венцом твоего дела, мой мальчик! Я приду к тебе в Чамбиль, приду с людьми, жаждущими хлеба, крова и воли.

Гор-оглы и Сакибульбуль обнялись троекратным объятием, а потом сын слепца, прижав руки к груди, почтительно отодвинулся от главного конюшего — лицом к нему, спиной к скакуну. Сакибульбуль тоже приложил руки к сердцу, затем погладил ими свою черно-серебряную бороду.

Юный всадник вскочил в седло и сказал:

— Да будет долгой ваша жизнь, отец! Я хочу построить Чамбиль вместе с вами, вместе со всеми людьми этого мира.

Он ускакал, держа в поводу двух коней и опираясь локтем на старое, тучное тело связанного Безбородого.

Когда город остался далеко позади и в степи забелело утро, Гор-оглы спешился возле промоины ключа, развязал Безбородого и медленно промолвил:

— Будет у меня большая беседа с тобой, Безбородый, большая беседа, а теперь поведем малую беседу. Где сыновья Карапуз, где Асад и Шадман?

Безбородый припал к скупой, мутной воде, долго и жадно пил ее, посмотрел на Гор-оглы так, как заяц смотрит на волка, и снова, как в минувшую ночь, затрясся всеми своими округлостями в засаленном халате.

— Отвечай, Безбородый, не съем же я тебя, хотя заслужил ты смерти, — успокаивал его Гор-оглы.

И Безбородый заговорил:

— Если верно то, что я, вчера еще пировавший в ханском дворце, стал теперь ничтожным вьюком твоего коня, если верно то, что Гор-оглы, родившийся всего лишь три года назад, оказался таким джигитом, как ты, если верно то, что моя жизнь на острие твоей стрелы, то я тебе отвечу. Асад и Шадмаи — узники хана Рейхана. Если верно то, что они живы, то мы найдем их недалеко отсюда, в маленьком пограничном городке. Этот городок прилепился к горе. У подножия горы — яма глубиной в шестьдесят аршин, и на дно ее бросил Рейхан обоих узников. Вход в яму завален камнем такой величины, такой тяжести, что тысяча воинов но сдвинет его с места. Он так знаменит, этот камень, что ему дали имя, как живому существу, его назвали Акваном. Когда Рейхан разгневался на наших стрелков, он приказал всему своему войску притащить камень Акван, и войско выбилось из сил, пока тащило его. Никакой стражи нет у подземелья, да она и не нужна: не станет же хан Шах дар посылать целое войско ради освобождения двух безвестных слуг! Узников стережет камень Акван, и это так же верно, как верно то, что я, вчерашний сотрапезник хана, владелец домов и денег, сегодня, как безжизненный вьюк, качаюсь на седле твоего коня!

— Был ты моим вьюком, попробуй стать моим спутником, садись на одного из коней, мы поедем в город Рейхана, — приказал Гор-оглы.