Царевны

Еще не высохла на полях роса прохладная, когда царские колымаги дальше в путь тронулись.

Федосьюшка приподнятую оконную занавеску из рук не выпускает.

Возле Пушкина, как и вчера у Тайнинского, целая туча незнамых людей скопилась. И опять, как вчера, у кого челобитные в руках, у кого дары.

Кланяется народ, к земле припадают люди, подолгу лежат на ней комьями серыми, неподвижными.

— Матушка государыня, стать прикажи. Прикажи оделить деньгами, — без умолку повторяет Федосьюшка.

— Ох, припоздаем к вечерне, — вздыхает на каждой остановке царицына мать и, пока стоят, все хмурится и ворчит.

Опять за окошками колымажными потянулись поля, леса. Встречных людей, чем ближе к лавре, тем все больше. Богомольцев с котомками за спиной, с клюками дорожными оставляет за собой поезд. Нищие, издали завидев стрельцов царицыных, запевают:

Уж ты, свет государыня,
Ты подай нам милостыню спасенную,
Ради Христа, Царя Небесного,
Ради Матери Божьей Богородицы,
Ради Святителя Чудотворца Сергия.

Кончат и опять сначала запевают. Кланяются и поют. Покрасневшими от пыли и солнца глазами глядят в окошки, наскоро задернутые камкой персидской, а мимо них, обдавая пылью дорожною, переворачиваются красные с золотом грузные колеса расписных колымаг.

К монастырю с последней стоянки, как вечереть стало, тронулись. До самой обители лесом, красными закатными лучами прорезанным, ехать пришлось. Здесь, по краю дороги, почти непрерывной цепью народ стоял.

^{_{Завидев поезд, земно кланялись расписным колымагам}}

Гонец с вестью о пришествии царицыном за день опередил поезд, и все население посада, все нищие, убогие, безрукие, безногие, горбатые, юродивые и слепые двинулись навстречу царице. Завидев поезд, земно кланялись расписным колымагам со слепыми окнами и громко, нараспев выкрикивали свои моления. Раскачиваясь, на один голос пели заунывные стихи. Пели о Лазаре:

Живал себе славен на вольном свету,
Пивал-едал сладко, носил хорошо,
Дорогие одежды богат надевал,
Милостыню Божью богат не давал…

О Страшном суде пели:

Спустился на землю судья праведный,
Михаил Архангел, свет.
Со полками он, с херувимами,
Со всею он силою небесною,
И с трубою он златокованой…

Сразу Федосьюшка приподнятый край занавески выпустила, когда взглядом встретилась с глазами незрячими. Жутко стало царевне и от глаз невидящих, и от гула людского. Отошла, как, все покрывая, раздался из обители колокольный звон.

^{_{Угольная башня крепостной стены Троицко-Сергиевского монастыря}}

Вовсю звонят колокола троицкие. Пропускают, невидимыми руками широко распахнутые, ворота — золоченые колымаги. Во дворе ни души. Все, начиная с самого игумена, в кельи попрятались. Старый обычай дедовский даже монахам на дворцовых затворниц глядеть не велит.

Одна за другой, прямо к собору, направляются колымаги. С двух сторон дверец до входа церковного из алого сукна переход сделали. Этим переходом царица с царевичами и царевнами в церковь на потайное место проходит. У царицы и царевен лица еще белыми фатами из крымской кисеи принакрыты. Только в церкви за запоной шелковой те фаты откинулись.

Душистым ладаном пахнет.

«В лесу, когда дорожкой, скользкой от опавшей хвои, шли, так пахло», — вспомнилось вдруг Федосьюшке.

В синеватом кадильном дыму мерцают зажженные перед образами свечи.

«Словно звезды, на которые ночью из шатра поглядеть хотелось», — подумалось царевне.

Под молитвенное пение монашеское склоняются до земли, каждая со своим молением, все теремные затворницы.

Приветно встретили гостей монастырские келейки, освещенные восковыми свечами. Поужинав постным, сладко и крепко позаснули все среди бревенчатых стен, пахнувших деревом и смолкой.

Одной Наталье Кирилловне не спалось.

Выждав, когда все успокоилось, среди ночи глубокой поднялась царица. С матушкой да с двумя боярынями самыми ближними прошла в собор государыня. Пелену, ее руками за здравие царя расшитую, на гроб Чудотворца она положила и молилась в соборе, пока в колокол к заутрене не ударили.

А утром, после обедни, когда и народ, и все монахи, до одного человека, из собора повыходили, святительским мощам кланялись царевны в праздничных летниках белого атласа, с золотыми, до земли, рукавами-вошвами.

За царицей мамы царевичей, в золотых кафтанчиках, на руках к мощам поднесли.