Царевны

Дрогнула рука старая. Боярин скляницы не сдержал, осколки по полу со звоном рассыпались. Вскрикнул испуганный Федор Алексеевич. Громко ахнули все, кто в покое был. В опочивальню постельничий Языков и комнатный стольник Лихачев со страхом заглянули.

Симеон Полоцкий, только что «Гусли доброгласные» вирши на восшествие нового царя — сложивший, мимо всех, прямо к царевне прошел.

— Что, государыня, здесь содеялось?

— Осколки немедля уберите, — не отвечая на вопрос Полоцкого, распорядилась Софья. Непроницаемо даже для учителя мудрого было ее лицо побледневшее.

В тот же самый день, после вечерен, Иван Богданович Xитрово, возвращаясь от обедни вместе с другими боярами, приблизился к князю Долгорукому и незаметно шепнул ему:

— Через Грановитую как пойдешь, позадержись там, князь Юрий Алексеевич. Перемолвиться по важному делу, неотложному мне с тобой надобно.

В дальний угол отвел князя Хитрово, обождал, пока пихнули тяжелые шаги удалявшихся бояр, и тогда таинственным шепотом, пугливо по сторонам озираясь, сообщил ему:

— Нынче Матвеев в злодейском умысле уличен. Отравою царя боярин опоить хотел…

— Полно, Иван Богданович, — строго и с укором остановил его Долгорукий, — Матвеева я давно знаю. На злодейство он не пойдет.

— За царицу и царевича Петра, чтобы их возвеличить, на что хочешь пойдет, — с убеждением возразил, не смущаясь встреченным отпором, Хитрово. — Да вот сам рассуди: нынче утром боярин с дохтурами и греком Спафарием, по обычаю, в опочивальню лекарство принесли. Царевна Софья тут же, возле постели, стояла. Покажись ей, что лекарство не прежнее: и цвет другой, и мути много. Испугаюсь она за брата и молвила: «Лекарство нынче словно не то». Раскричался, расшумелся на нее за такие слова Артамон, да не сробела она. «Тогда выпей сам, что в склянице есть, — так боярину царевна сказала. — Приметила я, будто совсем мало ты государского лекарства испробовал». Увидал Матвеев, что плохо дело его. Выпить лекарство — на себя погибель, другому уготованную, обратить. Отшвырнул он от себя скляницу — лекарство и пролилось, а на том месте, куда зелье попало, пол словно выело. Вот каково лекарство лиходеи молодому царю состряпали!

— Господи, спаси! Сохрани, Милостивый! Не верится, а поверить надобно, ежели все, как ты сказываешь, было.

Осеняет себя крестом, когда-то недругам, как Божья гроза, страшный, а теперь уже одряхлевший от старости, Юрий Алексеевич. Сберегателем молодого царя, умирая, Алексей Михайлович его патриарху назвал. Свято волю покойного князь соблюсти хочет. А как соблюдёшь? Обережешь ли, когда лиходей, под личиной друга, к постели государской подходит?

— Злодейство, Матвеевым уготованное, еще кто, кроме тебя, видал ли? — прерывисто от сильного волнения допрашивает князь.

— Видела мама царева, Хитрово Анна Петровна.

— До конца «постнице» верить нельзя, — оборвал Хитрово Долгорукий.

— Языков, постельничий, здесь был, Лихачев-стольник, — поспешил прибавить боярин.

— Вот эти надежнее будут. Языков великой остроты человек. У Лихачева совесть добрая, разум большой… — точно проверяя про себя уже раньше сделанную им оценку людей, говорил, насупившись, старый князь. — Лихачева я еще воспитателем покойного наследника Алексея Алексеевича знавал… Таким людям поверить можно. — И вдруг вскипел. Забывши всякую осторожность, волю своему могучему голосу Долгорукий дал:

— А поверить, что предпринять-то? У Матвеева на руках вся аптека…

— Потише ты, княже, — испуганно остановил его Хитрово. — Дело тайности большой, а ты на весь дворец кричишь.

Совсем растерялся Юрий Алексеевич. Ширинкой вспотевшее лицо утирает. Ноги его, тяжелого, огромного, больше держать не хотят. На лавку опустился князь, а Хитрово, вытянув худую шею, такую длинную, что она из боярского высокого воротника вылезает, над князем, словно коршун над добычей, закружился.

— Ох, и сам я света невзвидел, когда про злодейство узнал. И у меня, как и у тебя, Юрий Алексеевич, дух захватило. Отдышись малость, а там и за дело, поразмыслим, примемся. Мешкать-то некогда. Что раз лиходею не удалось, в другой раз повторить можно. Зорка царевна София Алексеевна, да и она как бы не проглядела чего. Матвеева, не медля, от аптеки отставить надобно.

— Не медля, отставить, — послушно повторил Долгорукий и вдруг остановился, пораженный внезапной мыслью: Оберегателем великого приказа Посольского мы Артамона оставим, — немного помолчав, продолжал он. — Без него нам не справиться. Царь молод не в меру, а мы с тобою не в меру стары. Не по годам нам, Богдан Матвеевич, за большие дела хвататься. Сам знаешь, каковы Милославские! малограмотны, да и корыстники. Дальше, чем Матвеев, они меня с тобой от царя отодвинут.