Цари и скитальцы

   — Пан жаждет моей погибели! — взмолился, догадался Антоний Смит.

   — Не скули, за гибель тебе платят. Лодку достань нам к вечеру.

Подвода была готова. Вкатили бочку с мёдом. Колеса заскрипели так, что и Неупокою стало тошно, словно он похоронные дроги провожал. Один Рудак был весел и проверял, скользит ли из ножен нож и ловко ли охватывает запястье петля запазушного кистенька, простого инструмента городских воров.

Глава 4

1

С деньгами было плохо. Дьяки Ильин и Володимеров докладывали, что поступления от таможенных и прочих сборов начали иссякать. Причину они видели в том, что, хотя послеопричное послабление и разбудило в людях желание работать, копить и торговать, что-то ещё мешает развернуться «торговым мужикам» и «мочным хозяевам». Иван Васильевич обрезал их, напомнив, что только в Англии королева исполняет прихоти торговых мужиков, в России же их надо держать в строгости, пока они на голову не сели.

Иван Васильевич из доносов Годуновых и Нагого был уже наслышан, о чём толкуют в приказах и при дворе царевича Ивана: надо-де дальше развязывать народу руки, восстановить наследственное право на землю, снять излишние тяготы с чёрных крестьян и шире распродавать заброшенные поместья через приказ князя Друцкого. На это Иван Васильевич пойти не мог, ибо другие — воинские люди, чьей преданностью он слишком дорожил, — желали совсем иного: твёрдого управления страной, чтобы держать в покорности посадских и крестьян. А деньги, полагал Иван Васильевич, надобно изыскать иным путём.

Андрей Щелкалов, потея от неразрешимости вопроса и жаркой печки, перечислял причины скудости: лучшие земли Друцкий распродал, многие обелил от податей на три-четыре года. Надо ждать. Построена китай-городская стена, много потрачено на содержание войска на Оке, заложен городок Орёл. «Не худо бы урезать скатерть», — подхалимски процитировал государя Андрей Яковлевич.

Это ему не помогло. Не улыбнувшись, Иван Васильевич спросил:

   — А ежели война?

   — Оборони господь! — Щелкалов обмахнул себя крестом. — Никита Романыч малой кровью возьмёт Пернау, да и довольно бы.

Боярин Юрьев отправился в Ливонию. Поход наметился короткий и решительный. В части Ливонии, тяготевшей к Инфлянтам, шведов не было, а литовцам не до войны. Долгой войны Щелкалов искренне боялся.

   — Пернау дела не решит. Ливонские города должны стать нашими, как Юрьев. Ревель — кость в горле Нарвы. Чего молчишь?

Щелкалов мучился недолго. Что толку врать?

   — Такая война нам нынче не по силам, государь.

   — И всё же такой войны не избежать, Андрей.

   — Государь, дождёмся Стенжицы. Если бы Фёдор Ельчанинов на совесть поработал там... А я ему велел!

Иван Васильевич перестал слышать главного дьяка.

Видно, Андрей, что в тебе кровь и разум лошадного барышника. Не слышишь ты, что делается в стране. Борис Годунов соображает много лучше, даром что получает полсотни в год (ты, любопытно, сколь гребёшь помимо своего оклада?). Война уже идёт внутри страны. Скудость и зависть распаляют сердца людей. От государевой кротости они свирепее зверей становятся. Свирепость копится, надо направить её в русло, иначе — кровавое междоусобие, развал, потеря власти.

По справедливости, следовало бы возвышать не тех, кто щёлкает зубами, а тех, кто получает выгоду от мирной жизни. Добрые потому добры, что приспособились именно к этому порядку, а злые не сумели.

Но злые отчаяннее и сильнее.

Иван Васильевич серьёзно относился к родовитости бояр: сам Рюрикович[33]! Древнюю, густую кровь не купишь. Он гнал бояр не потому, что опасался их силы, а потому, что сила их иссякла. Сама история гонений это подтверждала: крупные заговоры приходилось выдумывать Малюте, никто из обречённых ни разу не покусился на жизнь царя. Даже в Литву бежал один князь Курбский, прочие — мелочь, дети боярские, расстриги... Родовитые следовали правилу: «Мы любим государей и добрых, и злых».

Иван Васильевич считал, что в России — он с малых лет видел Россию страшной и трудноуправляемой — удержаться наверху могут только самые злохитрые люди. Он и искал их среди княжат не первого разбора и мелкопоместных детей боярских не ради справедливости, не из желания уравнять дворянство, а в расчёте на их нерастраченную силу и неуёмное стремление наверх. Если среди бояр оказывались люди сходного характера, он, не задумываясь, тянул и их в опричнину.

Лучше других он понимал, что самодержец не имеет права на поражение в войне. Если сильная власть воюет с внешним врагом не лучше слабой, она народу не нужна. В случае поражения враг внутренний (не обязательно бояре: мало ли кто возникнет из этой тёмной и пёстрой народной гущи!) навалится на самодержца, как сильный волк на заболевшего, и загрызёт. Кто защитит?

Защитят низшие, обязанные государю всем. Они всегда готовы схлестнуться с теми, кто мало обязан государю, у кого в родовой памяти осталось совместное правление с великими князьями, с Дмитрием Донским, сказавшим: «Вы не бояре, вы государи земли моей...»