Царица Армянская

отпущение грехов! Не гневайся на заблудших, коленопреклоненно молящих тебя

забыть наши прежние греховные думы и деяния!..

Было решено все священные обряды отправлять только в храме

Мажан-Арамазда, а храм бога Шанта держать закрытым и не воскурять ладана в

его честь.

Когда почти все уже вышли, Мари-Луйс знаком руки попросила астролога

Таги-Усака задержаться. Ее бесило, что Таги-Усак хоть и находится при ней

в Нерике, но его как бы нет. Не властна она над ним и очень это чувствует.

В минуты таких вспышек гнева она делалась сама не своя. Как-то

разбила вдребезги подарок египетской царицы — зеркало в серебряной оправе.

В другой раз распорядилась убрать вон из Нерика белого слона, ее же,

египетской царицы, дар, присланный ранее.

— Не нужно мне все это! Я задыхаюсь от чужих вещей, чужого духа!..

Мамка и служанки в страхе забились в дальних закутках, призывая в

помощь силы богов. Таги-Усак молча стоял в сторонке, ощущая себя

рабски-ничтожным перед этой грозной женщиной.

Мари-Луйс с неослабевающим гневом посмотрела на него.

— Ты, конечно, доволен, что вывел меня из себя?! О ничтожный раб!..

Таги-Усак спокойно, с достоинством поклонился.

— Только один бог, царица!..

Его спокойствие, показавшееся ей признаком крайней холодности, ужасно

задело самолюбие Мари-Луйс.

— И ты!.. Слышишь, и ты!.. Знай, то, что не принадлежит мне, должно

быть уничтожено!..

Таги-Усак опустился перед ней на колени.

— Знаю, божественная царица! Знаю и одобряю и мысли твои, и деяния.

Знаю!..

Царица встала, подлила в светильники масла. Таги-Усак заметил, что

руки у нее дрожат, значит, буря еще не миновала. Разгоревшееся масло

обдавало брызгами все вокруг, но Мари-Луйс ничего не видела. Не видела и

того, что платье ее тоже забрызгано жиром. Когда огонь в светильниках

разгорелся, царица кликнула Арбок Перча. Он вошел тотчас. Вид у него был

несколько странный, весь какой-то растерзанный, одежда в винных пятнах...

Царица показала на Таги-Усака и спросила:

— Тебе знаком этот человек?

— Да, — низко кланяясь своей повелительнице, ответил Арбок Перч. —

Знаком. Это астролог двора и твой управитель...

Прятавшаяся за шторой мамка затаила дыхание: неужто царица велит

обезглавить Таги-Усака?!

Таги-Усак стоял спокойный, как жертвенный бычок перед закланием.

Арбок Перч вытянул наполовину меч из ножен. Царица была необычно бледной.

— Знай, Арбок Перч, — грозно произнесла она. — Я позвала тебя

сказать, что запрещаю поклонение богу Шанту и отправление каких бы то ни

было обрядов в его храме! Следи за хеттскими жрецами. И если потребуется,

пусти в ход свой меч, испытай его острие на их шеях.

Мамка облегченно вздохнула. Таги-Усак пожалел, что царица не

обезглавила его: избавился бы наконец от вечной муки...

— Худо тебе придется, Арбок Перч, — сказала Мари-Луйс, — если будешь

думать не головой.

Арбок Перч пал к ее ногам. Затем по велению царицы поднялся и быстро

вышел вон. В зале остались один на один царица и Таги-Усак. В светильниках

потрескивало масло.

— Готовься к ночному пированью, Таги-Усак! — сказала царица. Голос ее

теперь был преисполнен ласки.

Пили много. Царица то и дело обхватывала ладонями помутневшую и

словно бы вконец опустошенную свою голову. В какой-то миг вдруг увидела в

зеркале свой блуждающий взгляд и воскликнула:

— Ты несправедлива, богиня Эпит-Анаит. Разве нельзя уберечь меня от

вспышек гнева?.. Наверно, нельзя. И ты, наверно, тоже пьянеешь от вина?..

При армянском царском дворе и в домах наших родоначальников женщина,

которая не пьет вина, не участвует в мужских пирушках, не пользуется

уважением... Это установлено тобою, Эпит-Анаит. Вон жена и дочери

военачальника Нерика тоже пьют...

Кутили долго. Было уже далеко за полночь, когда Мари-Луйс отпустила

музыкантов. Налив полный кубок, она своей рукой поднесла его Таги-Усаку:

— Пей и вспомни нашу священную землю, наш Сисакан! Там некогда

жила-была дикая серна, околдованная песнью леса. Сейчас эта серна в

заточении. Кончилась ее вольная жизнь. Она тоскует о своих предках, о

друге и мечтает о той невозвратной, такой милой сердцу дикости...

— А о чем мечтает моя венценосная госпожа, которая, вот она, с ликом

серны сидит передо мной! — нежно глядя на Мари-Луйс, спросил Таги-Усак.

— О вине с дурманом, чтоб забыться и чтоб все сгинуло! Хочу, чтобы

душа моя и тело обрели согласие, не желаю я жить в угасании, вспоминая

только минувшие радости.

Таги-Усак понимал, что причина ее душевного разлада отчасти в нем. И,

о боги, как он любит эту женщину, как стремится к ней!.. Когда они

встретились впервые?.. Вчерашней ночью или целую вечность тому назад,

когда был сотворен первый человек? Когда?

Рассвело. Уже не так искрилось золотистое вино.

— А теперь в путь! Отправимся навстречу солнцу.

Мари-Луйс взяла с собой только жену и дочерей властителя Нерика. И

они пошли по узким улочкам города. А на достаточно большом расстоянии за

царицей следовали хорошо вооруженные воины из ее охраны. Мари-Луйс многих