Царица Армянская

из них знала в лицо. Это были воины, дарованные ей отцом, когда она

уезжала из Сисакана в Куммаху. Уже на новом месте царица всех их

переженила, и теперь, куда бы они с ней ни выезжали, Мари-Луйс всегда

брала в свою свиту и их жен.

С отцовыми владениями соседствует земля Арцах, единокровная и

братская для сисаканцев.

Улицы Нерика были многолюдны. Горожане веселились в честь приезда

царицы. Все несли святую воду в кувшинах и кропили царицу и ее свиту.

Вокруг курился ладан. Приближаясь к Мари-Луйс, люди сбрасывали с ног

обувь. Царицу земными поклонами приветствовали и хетты, бежавшие от своего

царя и нашедшие убежище в Нерике. Одеты они были в женоподобные балахоны.

В сочетании с их бородатыми лицами это выглядело довольно-таки комично.

Один из них вдруг выкрикнул:

— О богоравная царица, не отдай нас нашим мучителям на истязание!..

Юноши-армяне ярко раскрасили свои полуобнаженные тела. Идущие впереди

царской процессии дворцовые рабы несли медные и глиняные подносы с огнем

для храма Мажан-Арамазда. Встречный люд, примыкая к шествию, громко

приветствовал свою царицу.

— Слава светоносной царице нашей!.. Слава!..

И каждый считал за долг и за счастье прикоснуться губами к полам ее

развевающихся одежд. Девушки и парни поспешно надевали на ноги цепи, как

бы спасаясь от недоброго глаза и от беды, когда будут проходить мост через

пропасть, называемую адовой. Царица время от времени снимала с себя то

одно, то другое из украшений и одаривала девушек, тянущихся к ней с

восторгом и поклонением.

— Иди, дочь моя, — говорила она при этом, — припади к священным

стопам Мажан-Арамазда!

Все, кто получал маленькие подарки царицы, чувствовали себя очень

счастливыми. Веселыми были все сопровождавшие царицу, от мала до велика.

Таги-Усак, опередив царицу, задолго до нее был в храме Мажан-Арамазда

и коленопреклоненно молился перед алтарем. Откуда-то сверху пробивался

узкий луч света и падал прямо на каменный лик великого бога, делая его до

ужаса грозным, словно бы ожившим.

— О, Мажан-Арамазд, всесильный и справедливый, вырви из моего сердца

черный источник греха! Сделай так, чтоб я стал для Мари-Луйс глыбой льда,

нежеланным и чужим! О единственный и всемогущий бог наш, сжалься надо

мной, будь милосердным!..

Шум на улицах все усиливался. Горожане выносили из дома навстречу

царскому шествию сухофрукты, сладкие напитки, пиво и наперебой стремились

угостить и царицу и ее свиту.

Улицы города чисто выметены и политы. На крышах домов выставлены

изображения разных идолищ-богов. «О пресвятая Эпит-Анаит, — думала про

себя Мари-Луйс, — какое множество богов у народа Хайасы! Зачем их

столько?»

Как заноза сидела эта боль в сердце царицы. Бог Митра, Шант, Лелван,

богиня Нуар и сколько еще других!.. «Кто ты, Шант, откуда ведешься? И за

что я должна почитать тебя богом?.. Легко сказать: поклоняйтесь только

одному богу. А как свершить небывалое?..» Хорошо, если бы Мажан-Арамазд в

подтверждение своей великой силы сам бы сотворил такое, что всех убедило

бы в его могуществе, чтобы все поверили в него, все те, кто не верит ей,

Мари-Луйс...

Процессия подошла к храму Мажан-Арамазда. Сотни жрецов встречали

царицу, воскуряя ладан.

Мари-Луйс не поспешила к ним навстречу. Мрачный взгляд ее черных глаз

говорил не столько об усталости, сколько о досаде и недовольстве. Она

словно бы вызывала на поединок и сонм богов, и весь мир. В ее длинных

черных ресницах сверкали иссиня-белые белки. Цвета вороньего крыла волосы,

разделенные на прямой пробор, были заплетены и уложены в высокую прическу.

На губах блуждала загадочная улыбка. Округлые плечи оголены, шея высокая,

и кожа такая тонкая и прозрачная, что кажется, выпей Мари-Луйс глоток

воды, будет видно, как он пройдет по гортани.

Внешне царица выглядела в этот день достаточно ровной и спокойной,

как Евфрат в Тегарамской долине, но душа ее бушевала. Не давали покоя все

те же волнения, все тот же внутренний голос. «В душе всякого смертного

противоборствуют и вера и неверие, и все это болит, как рана», — думала

Мари-Луйс. Видно, потому она и жила как бы двумя жизнями, враждующими одна

с другою. И примирить их, эти две ее жизни, может только могила.

Великий жрец Хайасы Арванд Бихуни, а за ним и другие жрецы,

почтительно кланяясь, приблизились к царице. Дочери властителя Нерика с

отвращением отпрянули. Омерзителен был им вид жреца, иссохшего и словно бы

змеиной кожей обтянутого. Такое впечатление производила пятнистость кожи

лица — темные точки среди серебрящейся щетины. Мари-Луйс сумела скрыть

свое отвращение.

— Подойди, великий жрец Арванд Бихуни. Не лишай меня твоего

приветствия и себя возможности поклониться своей царице.

Великий жрец, подобрав полы своего хитона, низко склонился перед

Мари-Луйс. Приблизились и хеттские жрецы. От армян они почти ничем не

отличались.

После длинных приветственных речений Арванд Бихуни торжественно

возгласил: