Царица горы

Нос, который якобы она откусила, конечно, был враньем. Рядовой трюк. А вот с пальцами – нет. Пришло время, и она отказала Отвертке. Предупредила ее: «Еще полезешь – убью. Одного бандюка пристрелила, и тебя убью». – «Ну-ну», – бросила та.

Рита работала на кухне, в хлеборезке. Там ее Зинка и подкараулила с осколком от бутылки. Хотела, как и обещала, «расписать». Рита ударила ей в горло, и пока та хрипела, схватила правую руку, сунула под гигантский нож и отсекла четыре пальца под самый корешок. А потом, схватив за волосы, била ее о край стола, пока от лица толком ничего не осталось. Потом била ногами, когда та корчилась на полу. За пару минут сделала из Зинки отбивную. Все внутри перемолола, до последней косточки, до селезенки, до почек и прочих потрохов. Когда подоспела подруга Отвертки, та уже превратилась в окровавленное мочало, которое хрипело и вопило на всю кухню. Вторая подступила к Рите, но, глядя в ее глаза, роковой для себя шаг сделать не решилась. Ясно поняла – молодая зэчка, которую они распинали и делали с ней все, что хотели, превратилась в другое существо. Опасное и жестокое.

Самозащита стоила Рите Сотниковой еще полутора лет отсидки. Дали бы и пять, но выручило то, что на нее напали первой и она оборонялась.

В зоне она качалась. Отжималась от пола по двести раз, пока, тяжело дыша, не падала на пол, а потом начинала все сызнова. Руки в кровь разбивала о стены, до ссадин. Зато как такая рука могла пройтись по чьей-нибудь морде!

«Ты берегись сегодня, – месяца через два после случая в столовой сказала ей Сорока. – Слушок ходит, что охоту на тебя открыли». – «Кто?» – спросила Рита. «А ты догадайся, – усмехнулась та. – Беспалая наша из лазарета вернулась». – «Отвертка?» – «Она самая. Хромает, кровью харкает, говорят, и кипятком ссыт – так отомстить хочет». – «Оно понятно, – мрачно сказала Рита. – И я бы захотела». – «Вот что, у меня тут гостинец для тебя. Только если что, не говори, от кого», – хитро глядя на сокамерницу, сообщила Сорока и протянула ей отточенный карандаш. – В библиотеке стырила. Как там японские мечи называются? Ты ж умная, должна знать…» – «Катана». – «Вот, теперь это твоя катана. А ты – долбаная самурайша».

Все случилось в столовой. В левой руке Отвертки, быстро хромающей в сторону Риты, внезапно оказалось лезвие – надыбала где-то. Рита вовремя подскочила из-за стола. Зинка успела махнуть лезвием по ее лицу, но едва задела – и получила удар ногой в живот, отлетев на несколько метров. Рита, как кошка, прыгнула на нее, схватив здоровую руку Отвертки, прижала ее к полу, как когда-то ее руки прижимали к стене, замахнулась, ударила карандашом в левый глаз – кровь брызнула в стороны. Зинка истошно взревела, завопила, отбиваясь культей, вырываясь из-под мстительницы. Как-то Рита сказала себе: оттуда не возвращаются. Уже на зоне, как змея, теряя прежнюю кожу, перерождаясь, превращаясь в дикое существо, она смирилась с этой мыслью. Именно поэтому, недолго думая, она ударила отточенным карандашом, с которого капала кровь, и в правый глаз.

Подоспела охрана, ее оттянули. Зинку-Отвертку, беспалую, слепую, блюющую кровью, перевели в другое место. Рите Сотниковой дали еще два года и записали в рецидивистки.

И осталась она одна. Зато никто больше к ней не приставал. Сорока, которую никто и никогда не видел улыбавшейся, посмеивалась: «Моя ученица».

В эти самые дни, когда ей набросили третий срок, стоял на балконе двухкомнатной хрущобы пьяный майор в отставке Иван Степанович Ярыгин. Все это время он пытался следить за судьбой Риты, как и обещал. Он думал о ней все чаще. Стоила ли жизнь этой девушки той проклятущей звезды, которую ему разрешили прикрепить к погонам в честь ухода на пенсию? В семейных трусах, майке и кителе, наброшенном на плечи, он курил свои вонючие дешевые сигареты и покачивался из стороны в сторону, словно в трансе. Потом выстрелил бычком в ночь и вошел в комнату. Он опрокинул еще стакан водки, оказался у зеркала и вновь постоял, покачиваясь, как маятник. Недавно до него дошло известие, что Маргарите Сотниковой дали третий срок, и вновь за самооборону. «Суки, суки вы», – хрипло пробормотал он, сбросил китель с плеч и, рыча, стал срывать с него майорские погоны.

Приблизительно в те же дни Рите выпало свидание. Она даже не сомневалась, что это отец с матерью. Но не ожидала увидеть его…

За стеклом был Адонис. Рита оцепенела. Он привстал, даже руку положил на стекло, затем вторую. Она села на табурет и уставилась на него. Он смотрел на нее так, словно она явилась к нему из мира мертвых. Впрочем, так оно и было. А потом по его лицу потекли слезы. Рита не сразу сообразила, как она выглядит: серая роба, изуродованное лицо. Она сама-то на себя смотреть не могла – кровавый шрам рассекал ее лицо от губы до скулы.

«Что они с тобой сделали?» – спросил он.

«Драка», – ответила она.

«Я же думал, ты бросила меня».

Она улыбнулась:

«Я мечтала о тебе каждый день. Каждый божий день. А теперь уходи. Мне сидеть еще пять лет. Это в лучшем случае».